Судьба Максима Грека – это трагедия всей России, поставившей заслон между собой и античным наследием.
Под натиском турок с Балкан, из Малой Азии, Греции и ее островов, Царьграда бежало множество греков. Этот исход начался задолго до падения Царьграда.
Кто бежал? Крестьянин не мог оставить своей земли. Купцу все равно – с кем торговать. Да и священник редко когда не убежит от своей паствы. При радикальной идеологической и политической перемене труднее всего приходится «служителям слова» - интеллигенции.
Вот она и покидала свою родину. Перед греками было два пути: или в почти родную Италию, близкую по истории, культуре, климату, расстоянию – но не по вере. Или в единоверную, но далекую Русь.
Большинство избрало первый путь.
Энциклопедист Исидор, вывезший из гибнущего Царьграда корабль с рукописями (в том числе русскими).
Виссарион, митрополит Никейский – один из ярчайших участников Флорентийского унионального собора. Виссарион – интеллектуал. Он жил себе, спокойно изучая философию Платона и друге науки под руковолдством неоплатоника Плифона.
Но греки, готовясь к Флорентийскому собору, осознали, что среди их епископов (только они имеют право голоса на соборе) много удачных карьеристов или добрых пастырей, но нет ученых-полемистов. Поэтому они срочно поделились панагиями с Марком и Виссарионом. Марк стал митрополитом Эфесским, а Виссарион - митрополитом Никейским. Их хиротонии проходят в ноябре 1437 – и они тут же отправляются в Италию. Но матерые интриганы-синодалы не стали делиться с этими не-системщиками своими доходами. Дело в том, что Никея была захвачена турками еще в 1331 году (став Изником). Эфес эта судьба постигла еще раньше (в 1301), и в середине 15 века он уже был полностью разрушен. Так что реальных уделов эти ученые не получили; Виссарион так и вообще за всю жизнь ни разу в Никее не побывал.
На соборе он вместе с Марком Эфесским поначалу спорил с католиками, но потом перешел на их сторону.
Как и Висарион, но привез в Италию мнодество герческих рукопосией. И вместе с Региомонтаном перевел «Альмагест» Птоломея на латынь (см. Кирсанов В. С. Научная революция XVII века. М., 1987, с. 73).
Именно Региомонтан начал календарную реформу,и именно Регимонтан стал учителем Николая Коперника…
Виссарион завещал 768 книг и рукописей Венеции. А мог бы – Москве…
В 1455 на конклаве, избирающем нового папу, он получил 8 голосов из 15. Виссарион сам не был на этом конклаве, и кардиналы послали к нему домой делегатов известить его о том, что он стал Римским Папой. «Кардиналы постучали в его дверь, но состоявший при нем прислужник не захотел прерывать занятий Виссариона. Узнав об этом, Виссарион сказал прислужнику: «Николай, твое уважение ко мне стоит тебе кардинальской шапки, а мне – папской тиары». (Гиббон Э. Падение Римской Империи. т.7. М., 2008, с. 304)
В феврале 1468 года члены римской Академии (платоники) даже пробовали свергнуть папу Павла 2 в пользу Виссариона (Бибихин В. В. Новый ренессанс. М., 2013, с. 299
http://tforags.ru/libt03.php).
Эпитафия Виссариону гласит: «Твоими трудами Греция переселилась в Рим». Кстати, именно он направил послание вел. кн. Иоанну III с предложением вступить в брак с Зоей (Софьей), племянницей последнего визант. имп. Константина XI Палеолога, нашедшей убежище в Риме.
Культурную ситуацию времен агонии Византии ярко описал Гиббон:
«Несмотря на то что положение византийских подданных было крайне раболепное и бедственное, в их руках все еще хранился драгоценный ключ, который мог открывать доступ к оставшимся от древности сокровищам, — они все еще говорили на том благозвучном и богатом языке, который вкладывает душу в произведения человеческого ума и облекает в форму отвлеченные идеи философов. В домашних беседах они (городская элита) до сих пор говорят на языке Аристофана и Эврипида, на языке афинских историков и философов, а слог их произведений еще более обработан и еще более правилен. Люди, состоящие при византийском дворе по своему происхождению или по своим должностям, сохраняют старинное изящество и чистоту языка без малейшей посторонней примеси, а природная грация этого языка всего более заметна среди знатных матрон, которые не имеют никаких сношений с иноземцами. Среди греков многочисленное и богатое духовенство посвящало себя религиозным обязанностям; их монахи и епископы всегда отличались степенностью и строгостью нравов и не следовали примеру латинского духовенства, увлекавшегося не только мирскими целями и удовольствиями, но даже военными предприятиями. Истратив значительную долю своего времени и своих дарований на благочестие, на праздность и на церковные и монастырские раздоры, самые любознательные из них и самые честолюбивые принимались за изучение духовных и светских произведений, написанных на их родном языке. Духовенство руководило образованием юношества; школы философии и красноречия не закрывались вплоть до падения империи, и можно положительно утверждать, что внутри стен Константинополя хранилось более книг и знаний, чем сколько их было разбросано по обширным западным странам. Турецкое оружие, конечно, ускорило бегство Муз… Калабрия была родиной того Варлаама, о котором нам уже прежде приходилось упоминать как о сектанте и посланнике; этот Варлаам прежде всех воскресил по той стороне Альп воспоминания о Гомере или, по меньшей мере, знакомство с произведениями греческого поэта… Италию знакомили с греческой литературой многочисленные эмигранты, нуждавшиеся в средствах существования и если не принадлежавшие к разряду ученых, то, по меньшей мере, хорошо знавшие греческий язык. Жители Фессалоники и Константинополя, покидавшие свою родину из страха, который наводили турки, или из желания избавиться от турецкого ига находили убежище в свободной стране среди любознательного и богатого итальянского населения».
В общем, ситуация была похожей на атмосферу русксих дворянских гнезд рубежа 18-19 веков: «французик из Бордо», убежавший от Революции, становился дмоашним учителем для русских недорослей.
Помянутый Варлаам Калабрийский, убежав из Царьграда (бежал, он, правда, еще не от турок, а от ортодоксов), стал учителем Петрарки…
А другой грек, ученик Варлаама, стал учителем Бокаччо.
Но некоторые греки поехали на север. Судьба Максима Грека изрядно охолонула их. Россия осталась одна со своей автокефалией. Как горько сказал о. Георгий Флоровский: не захотели учиться по гречески - через двести лет пришлось учиться по немецки.
Ну, побил митрополит Иов Пафнутия Боровского. Ну, послал князь Василий карательный поход на Новгород. Ну, казнили какого-то греческого купца. Ну, превратили Максима Грека в пожизненного узника. Ну, потеряли половину митрополии. Но на страницах парадных речей и учебников – русская церковь расцвела и единодушно и решительно перерезала царьградскую пуповину.
"Посмертная судьба Максима Грека в России весьма любопытна. Влияние Максима на Руси всегда было очень ограниченным. Примечательно, что этот греческий ученый был почитаем на Руси за то, что он обосновал и ясно изложил, как правильно следует осенять себя крестным знамением, а его труды по греческой классической литературе оставались почти никому не известными. Возможно, в судьбе Максима в России есть нечто символическое. Отторжение человека, который глубиной своей духовной жизни и учености олицетворял собой все лучшее в культуре послевизантийской Греции, знаменует то обстоятельство, что Русь как бы начала отворачиваться от Византии, от ее наследия. Вера Максима Грека в то, что Москва, наследница Константинополя, есть «Третий Рим, а четвертому не бывать», скоро разбилась об окружающую действительность. Душой он был настолько византийцем, что не мог долго оставаться в плену раззолоченной подделки "вселенской" идеи, извращенной его заклятыми врагами «иосифлянами». И вероятно, он не мог не видеть, как из-за постоянно сужающихся культурных горизонтов и следуя в русле политики правителей, Русская Церковь XVI века исказила византийский христианский универсализм и заключила его в тесные рамки национальных интересов" (Оболенский Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. М., 1998, сс.559-560).
… Что в Москве, что в Киеве принято считать, что автокефалия это огого! Прямой путь в духовному расцвету! На самом деле автокефалия это всегда сужение кругозора – по крайней мере на первые поколения. Это кризис еше только рождающихся школ и научных традиций. Это сублимация религиозной энергии в националистическом русле: опять же на нескольких первых поколений религиозные издания и проповеди посвящаются «национальной идее и нашему величию», а не Богу (см. «Третий Рим»). И бесконтрольность не всегда хороша.
Уже при поставлении Ионы в 1449 году следует попрание канонов. И вовсе не только тех, что велят епископам слушаться своего патриарха. Речь идёт о двойной хиротонии «рукополагахся епископ на епископью Рязаескую, потом же паки и второе се на митрополию Киевскую» (Компиляция, составленная на основании духовной грамоты митропоита Ионы // РФА. вып. 1 . сс. 649-650).
Каноны ясно запрещают дважды проходить через посвящение в одну и ту же иерархическую степень (их всего три: диакон-священник-епископ).
«Если кто епископ, или пресвитер, или диакон, приемлет от кого-либо второе рукоположение: да будет извержен от священного чина, и он и рукоположивший; разве если достоверно известно будет, что от еретиков имеет рукоположение. Ибо крещенным, или рукоположенным от таковых, ни верными, ни служителями церкви быть невозможно» (68 Апостольское правило; повторяется 59-м правилом Карфагенского собора). Это расширение запрета на двойное крещение.
Толкование Аристина: «Дважды рукоположенный извергается вместе с рукополагающим, если первая рука не была еретическая. Епископ или пресвитер, принявший второе рукоположение, потому что показывает вид, будто гнушается первого».
То есть: принимающий второе посвящение по сути обвиняет того, кто его ранее рукополагал, в ереси. Если он не сможет доказать это обвинение – подлежит сам тому наказанию, под которое подводил обвиненного им.
Но Иона прошел две архиерейские хиротонии. Так же буду поступать со всеми последующими «митрополитами всея Руси» (точнее – с теми, до этого назначения уже был епископом) и патриархами 17 века, а первый русский патриарх Иов прошал аж через три архиерйские хиротонии (епископа-митрополита-патриарха). В 17 веке греки обвиняли Никона в таком неканоничном деянии . С той поры дублирование хиротонии при патриаршем поставлении прекратилось. (Об этой неканоничной русской традиции см. Успенский Б. А. Царь и патриарх: Харизма власти в России. М., 1998, сс. 47-107; И: Флоря Б. Н., Щапов Я. Н. Епархиальное управление и епископат Русской Церкви. X-XVII вв. // Православная энциклопедия. Том РПЦ. М., 2000, сс. 238-239).
При кончине митр. Ионы следует другое грубейшее нарушение канонов: передача митрополичьего престола от Ионы к Феодосию «по завещанию». Но и «наследник» митр. Феодосий был сведен с престола, причем его при жизни заставили назначить своего «наследника» (митрополита Филиппа). «Далее лишь скоропостижная смерть Филиппа помешала ему, назначить себе преемника, и митрополит Геронтий был избран собором епископов. Надо полагать, что и после поставления Геронтия предусматривался тот же порядок избрания митрополита: при Геронтии, так же как и при его предшествен¬никах, епископы давали обещание в случае смерти митрополита признать того, кого он благословит быть своим преемником» (Успенский Б. А. Царь и патриарх. С. 51. РФА. Вып. 3 с. 689).
То есть в Москве имело место не разовое нарушение канона, но сложилась своя сугубо автокефальная антиканоничная традиция передачи высшей церковной власти.
