Имя героя неизвестно.
Но некое высокое духовное лицо пишет ему с комплиментами, уместными лишь при обращении к особе из царского дома. "Лучше есть женитися, нежели разжигатися. Тебе, моему господину, исполать, что хощеши браку причаститися, а содомский грех оставлявши".
Из письма видно, что у тогдашних содомитов уже существовала своя гомотеология: "Доброе хулят женитву, а злое хвалят прелюбодеяние, содомскый грех, и тьмою зовуть жену, а светом зовет детину".
Это аргумент в пользу не раз высказывшейся мною версии, что искорки гностико-богомильской ереси прошли через века и через наши монастыри.
Интересно, что автор письма точно понимает греческую историю про казнь содомитов, среди которых "от архиерей множество":
"в то же время во граде и в окрестных странах изьявися безаконие содомское, якоже блуд творяще с мужескими полы. Царь же повеление таково испусти, иже всемь обретшимся в таковой вине повеле срамно и люте истязати - многымь повеле у срамных уд концы отсецати, а инемь повеле трости поостривати и влагати в срамные уды во истицание водное".
"Узнав о мужеложцах, проведя расследование и выявив их, Юстиниан одних оскопил, а другим приказал забить острые палочки в отверстия срамных мест и голыми провести в процессии по агоре. Было же там много чиновников и сенаторов, а также немало архиереев, которых, конфисковав их имущество, так и водили по агоре, пока они не умерли жалкой смертью; и от начавшегося большого страха остальные стали целомудренны, ведь, как говорится, «пусть стонет сосна, что кедр упал»" (Симеон Логофет. Хроника, Юстиниан, 9)+ (
http://ampelios.livejournal.com/118143.htm)
(Коментаторы уточнили: уважаемый Ампелиос не вполне точен в своем (?) переводе. τῶν δὲ καλάμους ὀξεῖς ἐμβάλλεσθαι εἰς τοὺς πόρους τῶν αἰδοίων αὐτῶν означает не то, что их сажали на кол (один из вариантов толкования русского перевода), но совершенно однозначно: палочки забивали им в член".
Русский духовник именно так это и понимал ("в срамные уды во истицание
водное").
"На практике при Императоре Юстиниане мужеложникам отсекали член или загоняли в него деревянные спицы. В обоих случаях от болевого шока можно было умереть (Георгий Монах, Хроника 4, 220; Иоанн Зонара, Краткая история 14, 7). Эти жестокие наказания, по словам Георгия Монаха, “уцеломудрили” остальных виновных. Юстиниан посвятил этой проблеме также Новеллы 77 и 141.
Эклога Императоров Льва III и Константина V (8 в.), карающая почти все половые преступления отсечением носа, для мужеложников оставляет смертную казнь. Жертвы разврата, не достигшие 12 лет, прощаются по их неведению. Позднейшая переработка Эклоги, Эклогадион, повышает этот возраст до 15, но карает юных участников разврата поркой и заточением в монастырь.
К величайшему сожалению, в статье ПЭ (
http://www.pravenc.ru/text/166121.html) эти сведения отсутствуют.
Итак, мы видим, что государственное законодательство относилось к мужеложникам куда суровее церковного. Впрочем, это можно объяснить: монахи монахов понимали, а вот государство, озабоченное нормальным приростом населения, — нет".
http://danuvius.livejournal.com/358511.html#comments***
Христову и божественому писанию рачителю, богословии божественой изрядному проповеднику, всякою сладостию словесною украшену и всякимь цветомь разумнымь растворену, вседержителем созданному и божественою благодатию святого духа осеннему, паче же богом почтенному имярек, рожденному от благого корени и доброплодной ветве.
Воистинну бог в тебе пребываеть, а ты во бозе, божественой богословии, в любви и смирении высочайшему и в великомь чину своего дородства, превелика разумом и исполнена плодов многих добрых пачеа сверстник своих, истиннаа ветвь родитель своих, в роженых на земли еще младу сущю, в свершеной премудрости своему очьству наследие.
Богом ти направляему и наказаему благу и велеумну совету, и к божии любви ревнителю, и ко царьскому совету и к государьскому приательству желателю, во избранных превышшу, возлюбленному моему господину, и не токмо господину моему, но и государю возлюблешему, доброму в научении и наказании памятну, и пребывающе о Христе в любве божии честному и благородному имярек менший и нарекованный тобою слушка, первый во грешницех и последний во исповедании, иже недостоин есмь ни в коем деле блазе, молебник величества твоего имярек метание творить до лица земли.
Разсмотрех тй, господине, не внешнима очима, но внутрешнима, уподобился еси, господине, пчелинному трудолюбию и любостроению, якоже бо оны, по полемь летающе, от всякыа травы и от всякие сладости и от всякого цвета собирають прекрасная и полезная. Тако и ты, господине авва, сладостию божественых словес услажаеши наша душа малосмысленна, от всех кир подобнаа собиравши и спасенаа.
От инех бо целомудрия цветы совокуплявши, а от инех правду, от других же мудрость, а от инех храбрость, от другых же милость и к ближнимь человеколюбие, от инехь кротость и тишину, и любовь нелицемерную, и еже просто реши от всех вся, яже на спасение души прилежна суть, яко цветы собиравши и в скровищех сердца своего полагавши, их же бо паче меда и сота сладкыа добродетели насыщаешися. Якоже бо драгаа приволока, многими и различными шолки испещрена, неизреченную красоту являеть, тако и ты, господине имярек, многими словесы книжными и премудростию честен и славен являешися.
Слышил есмь о тобе от многих человек, что хощеши исполнити апостольское слово, якоже апостол глаголеть: "Луче есть женитися, нежели раждизатися". То тобе, моему господину, исполат[ь], что хощеши браку причаститися, а содомский грех оставлявши.
Понеже, господине, пишеть в божественом писании о томь зломь греси содомскомь тако: "Горе будеть призлачающимь грехи своа, яко ужем долгом и яко игом стягнутом. Горе глаголющим доброе зло, а злое добро, полагающим свет во тму, а тму во свет, помышляющим горкое сладко, а сладкое горко. Горе мудру о себе. И не сама ли совесть осужаеть их? И не от своих ли уст обличишася? Доброе хулять женитву, а злое хвалятг прелюбодеяние, содомскый грех, и тмою зовуть жену, а светом зоветь детину, и горко помышляет жена, а слад ко прелюбодеяние зоветь грех.
Якоже и преже изъявися о семь гресе содомьском: во граде Халкидонском при благочестивомь цари Маркиане во второе лето царства его бысть четвертый собор. Бяху сшедшеся святии отци числом 600 и 30, бяху же старийшины собору Леонт папа римский, Анаталий патриарх Констянтинаграда, Увеналий патриарх ерусалимьскый, Максим Антиохийский, Анастасий митрополит Селунскый и Стефан Ефескый, на Диоскора и на Евтиха, иже анхимандрит Костянтинаграда.
И в то же время во граде и в окрестных странах изьявися безаконие содомское, якоже блуд творяще с мужескими полы. Царь же повеление таково испусти, иже всемь обретшимся в таковой вине повеле срамно и люте истязати - многымь повеле у срамных уд концы отсецати, а инемь повеле трости поостривати и влагати в срамные уды во истицание водное. И тако срамотующе их позороваху. Такоже и инымь на торгу нагим посмеяном быти.
Тем же и от велможь мнозии обретошася в таковой вине и от архиерей множество. И тако водами позорующе и зле умроша. И бывшю страху велику на многих. Прочим же умудришася и престаша от того греха злаго содомскаго. И тако уставися сей преестественый грех.
И ты, господине, сие прочет, да и многыхь научи не творити таковаго греха, понеже, господине, бог создал тако человека и жену от начала миру - несть убо человек согрешил, иже женится.
Слыши, господине, апостола Павла, глаголюща: "Сущее уне бо есть женитися и посягати, нежели разжизатися". Толкование: "Рече аще кто похотию мучителство или много речеть, потерпить нужю ражжениа, да изменится и женится, и посягнеть, да некогда совратится сущее: "Честна женитва о всех и ложе несквернено". Толкование: "Аще бо не всей части честен, во иной же ни, но всяко по всему брак всеми образы честен и несквернен суще, а любодеем и прелюбодеемь судить бог". Толкование: "Всяко бо аще женитва повелевает и достойна есть и безгрешна, похоть угашающи. Ох, кый есть любодеем и прелюбодеемь, и блудником ответ в день страшный".
До зде писанию конець. Прочитай писание се на всяко время
А о семь, господине имярек, да не прогневается твоа держава на наше смирение, еже убо дерзнух писати сиа словеса ко твоему величеству от нашего убожества. Смеа и не смеа писах, но помянух слово Софрониа, архиепископа иерусалимьскаго: "Понеже убо тайна царева добро есть таити, а дела божиа проповедати ясно"; а второе поминаа Иванна Дамаскина: "На страх не дерзнув, ино не мощно к величеству от убожества писати". И яз страх преобидел и дерзнух писание се послати. Аминь.
