Четвертая глава Для начала надо объяснить иллюстрации. Дело в том, что я с юных лет любил всё систематизировать и каталогизировать. Записывал, вернее, старался записывать в особую тетрадку увиденные спектакли и фильмы, актеров и режиссеров, причем не просто фиксировать, а тут же оценивать по некой своей шкале.
Точно так же я записывал прочитанные книги - вот в этот "блокнот", больше похожий на альбом, вывезенный мною в незапамятные времена из Тбилиси.
Особо понравившиеся произведения литературы подчеркивал одной или даже двумя линиями. Галочку ставил - если прочитал более одного раза.
Заполнял я этот список до середины 90-х годов ХХ века, потом он куда-то пропал, затем вдруг отыскался, и я прочитал его с большим интересом, а иной раз с удивлением: напрочь забыл о некоторых давно прочитанных рассказах, романах, стихотворениях. Так бывает. Память - штука ненадежная.
Но перейду к делу
Тяга к буквамЧитать я научился рано, еще до школы. По рассказам одноклассницы, уже в первых классах был одним из лучших по чтению (сам я этого не помню), а буквы знал, и наши, и латинские задолго до того, как мы их начали учиться писать.
Точно так же, быстро и рано, буквы освоил мой сын Василий, да и дочка, которой уже 27 лет, тоже рано овладела книжной премудростью. Она как начала читать книги, так и не бросила это занятие до сих пор. С Васькой посложнее, слишком много интернет-искушений, отвлекающих от чтения, но так как в школе обязывают читать, а он поначалу хотел учиться хорошо, даже отлично, то школьные задания старался выполнять.
Ну что ж, спасибо школе. Не все традиции советского образования пока отменили и истребили, хотя безграмотные либералы и министры-"вредители" очень стараются, желая отучить от книжной грамоты большую часть народа.
Итак, читать книги я люблю с детства. До сих пор не могу привыкнуть к "ридерам" и прочей электронной фигне, заменяющей нормальные бумажные книги, которые постоянно и непрерывно читаю в дороге - в автобусах-троллейбусах-метро, в электричках, а также, извините, в сортире. В остальное время и в остальных местах на смену книгам и у меня пришел ноутбук-планшет и всякие прочие гаджеты. Кстати, я могу читать и с экрана, но только всякую второсортную "литературу" - Дэн Брауна, например, или разные детективчики, типа пресловутого Акунина-Чхартишвили, zum beispiel...
Приключения 12 ЦезарейТеперь о том, что я читал в детстве-отрочестве.
Про детский период толком не помню. Были и "Колобки", и Буратино-Чипполино со Стариком Хоттабычем и тремя Толстяками, но тут мне очень сложно отделить свои детские воспоминания от впечатлений при чтении тех же книг моим детям, да еще одной маленькой девочке, которую я аккурат воспитывал в пятилетнем возрасте и очень многое читал ей вслух.
Так что я от детства сразу перейду к более позднему периоду - младшей школе в широком смысле. То есть, примерно до шестого-седьмого класса.
Ничего оригинального там не было - какой-нибудь Аркадий Гайдар (мне очень нравился, до сих пор помню, в том числе сложную, недетскую повесть или роман "Школа", но перечитывать не хочется), еще некоторые советские аффтары, чьи фамилии я забыл (была, например, такая книШШка "Мальчик из Уржума", про Кирова, которую обязали прочесть в школе, я и прочел, да сразу же забыл всё, кроме названия).
Как всякое нормальное дитя, я уважал приключенческие сочинения, поэтому вовремя прочитал всякого Дюма, Джека Лондона, нашего Александра Грина (когда-то увлекался, но совсем не хочу возвращаться), Хаггарда и так далее, и тому подобное.
Точно так же было с фантастикой. В отрочестве одолел много-много романов Герберта Уэллса, который меня раздражал своим пессимизмом и печальными финалами, unhappy-эндами, и нашего Беляева, который меня полностью удовлетворял. Лем и Стругацкие пришли чуть позже, но в целом я покончил с научной фантастикой годам к 18, потом она стала мне скучна, и я от нее напрочь отвернулся. В зрелости изредка возвращался, но опять-таки только к Лему и Стругацким, других авторов толком не знаю, помню только, что есть талантливые Клиффорд Саймак и Генри Каттнер с семейкой Хогбенов, этих читал, а весь остальной массив-континент фантастики, хоть научной, хоть какой, для меня фактически не существует.
Кстати, фэнтези терпеть не могу. Гарри Поттера из принципа попробовал на зуб, одолел вторую и третью книги, там хотя бы есть тайны и детективщинка, а на четвертой книге сломался, ее ложная многозначительность и свирепая серьезность меня оттолкнули.
Толкиен (или Толкин?) прошел мимо меня, его очень любит дочка, хотя и не до безумия, деревянным мечом не размахивает, и я, возможно, еще почитаю, но только по-английски. Переводы мне неинтересны.
Нашего Лукьяненку отвергаю с порога, однажды открыл и с первой же страницы потянуло такой замшелой фальшью, что я тут же захлопнул книШШку. И выкинул бы, кабы она была моя.
Среди освоенной мной приключенческой массы были и замечательные, настоящие, серьезные писатели. Конан Дойл и Роберт Луис Стивенсон хотя бы. Впоследствии я не раз их перечитывал, в том числе и будучи совсем взрослым. Первый из них пробудил во мне глубокую и неистребимую любовь к детективам, но только к хорошим, интеллектуальным, без выстрелов и погонь, и чтобы убийца (или вор) не был известен или понятен почти до самой последней страницы. Впрочем, о детективах я потом напишу отдельно.
Естественно, при моем страстном стремлении к чтению случались разные забавные загогулины.
Об одной из них - с "12 Цезарями" - я
рассказал в главе про бабушку. Но у того сюжета было продолжение.
Мама, очевидно, решила, будто ребенок всерьез интересуется историей, в частности, римской, и обратилась к авторитетам - в ее понимании. В результате к нам в гости пришел Леонид Лиходеев, некогда известный писатель и публицист, муж маминой подруги Нади Филатовой, жившей в соседнем доме, и сей маститый литератор снизошел до разговора со мной, подростком лет 12-13.
Лиходеев начал объяснять мне, что прежде, чем читать Светония, надо ознакомиться с Тацитом, двухтомник коего лично принес с собой (у нас тогда не было). Я вежливо слушал и кивал, потому что мама показывала кулак - я не всегда был вежлив и корректен со старшими. Мог иногда им нахально возражать и даже объяснять, что они ничего не понимают в чем-либо.
Когда Лиходеев ушел, я честно открыл Тацита, пытался продраться сквозь его умный текст, вскоре понял, что читать такую скукотищу не смогу, и отдал книгу маме.
Кто бы мог подумать, что лет 20 спустя я всерьёз увлекусь античной историей почти до степени хобби? Впрочем, может быть, не случайно я так четко и надолго запомнил ту беседу с Леонидом Лиходеевым, Царствие ему Небесное, и это тоже "в меня запало и лишь потом во мне очнулось"...
История со Светонием показывает, что иной раз мне случалось в чтении, что называется "забегать вперед". Смешно, но несколько лет назад, читая "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина, я понял, что на самом деле перечитываю ее, так как читал эту книгу в ранне-юном возрасте, толком ни хрена в ней не понимая.
Поэзия должна быть...Впрочем, о прозаиках я еще кое-что напишу попозже. А пока обращусь к поэзии.
С отроческих лет я полюбил стихи - и читать, и помаленьку сочинять. Образцы моего раннего рифмоплетства, по счастью, не сохранились, да фиг с ними, стать поэтом мне не было суждено, а что рифмую и иногда кропаю белым стихом, так это естественное занятие любого грамотного, образованного человека, причем количество сочиненных строк время от времени переходит в качество, и возникают вполне приличные четверостишия, но это НЕ поэзия.
Все-таки я знаю, вижу и понимаю разницу.
Правда, понимал не всегда. Так, было время, когда я, к стыду своему, увлекался стихами, которые обильно сочинял Эдуард Асадов. Они были такие сладенькие и... чуть было не написал "гладенькие", но нет, как раз гладкости, легкости и естественности поэтического дыхания им не хватает, хотя все они правильные, и сам Асадов - замечательный человек, фронтовик, который старался рифмованным образом сеять "разумное, доброе, вечное", учил хорошему...
Только вот поэтом он не был. А был типичным графоманом. Хотя понять это можно лишь тогда и если знать настоящих поэтов. А с этим у меня в отрочестве был провальчик, лакуна.
Но ничего, впоследствии жизнь помогла мне эту лакуну заполнить, и Асадов был с презрением отвергнут.
Другое дело, что всю поэзию сразу одолеть невозможно, и я передвигался по этой terra incognita (для меня) хитрыми зигзагами. Долгое время для меня существовали всего два поэта - Андрей Вознесенский и Давид Самойлов. Оба, конечно, достойны всяческого уважения и восхищения, и это уже был не казус Асадова, но все-таки не совсем нормально, что эти двое заслонили своими фигурами чуть ли не всё бескрайнее поле русского стихотворчества. Как ни крути, то была аберрация восприятия, и ее пришлось выправлять.
Еще целых две части последуют.
Необязательные мемуары
