Поэт и редактор Николай Панченко (1924—2005) - о поэте и переводчике Николае Глазкове (1919-1979). Текст приводится по изданию: Воспоминания о Николае Глазкове. — М., 1989. 
СУДЬБА НИКОЛАЯ ГЛАЗКОВАМногие знают Глазкова по нескольким стихотворениям и даже по нескольким строчкам. И на вопрос, знают ли они Глазкова, отвечают утвердительно. Капли воды недостаточно, чтобы крутить турбины, но ее довольно, чтобы определить состав воды. Состав души Николая Глазкова жил в каждой его строке. Особенно в тех, что «ушли в народ» и существуют почти фольклорно. Его узнаваемость не от повторяемости, но от неповторимости. Он не только поэт, он — явление поэзии, которая не просто прекрасна, но всякий раз прекрасна по-новому. Мое знакомство с Глазковым началось давно. И тоже с нескольких строк. Потом в Калугу, где я тогда жил, один москвич привез рукопись Николая Глазкова. Состоялась встреча с поэтом. Рукопись читалась непрерывно.
Глазков никогда не был «поэтом для поэтов» (как, впрочем, и Хлебников). Его узкое «поэтство» — выдумки стихотворцев, страдающих острой поэтической недостаточностью. Поэты, по-глазковски, «не профессия, а нация грядущих лет». Николай Глазков — поэт-открыватель. На его открытия опирались многие поэты, его современники, заимствуя у него не только интонации и приемы, но и отдельные строки. А Глазков не заботился о приоритете, давал без отдачи, и многое из того, что он дал современной поэзии, еще не воссоединилось с его именем. Он умел дружить.
О людях знал больше, чем они предполагали. Как-то в ЦДЛ, на одном из поэтических вечеров, я выступил против конъюнктурных стихов. Через неделю я получил от Николая вырезку из старого журнала — мое стихотворение «на тему». Я и досадовал, что он напомнил мне об этих стихах, и радовался, что есть человек, которому не лень это сделать. Еще через неделю Николай прислал мне поздравление с днем рождения в обычной для него форме — акростиха. Не знаю, за что я ему был больше благодарен: за слова поздравления или за чувство стыда перед ним. Хорошо, когда есть человек, перед которым может быть стыдно. В дружбе он был проницателен (в самом лучшем смысле этого слова), внимателен и великодушен. Круг его друзей был чрезвычайно широк.
Он никогда не был старшим или младшим среди поэтов. Всем, с кем совпал во времени, был современником. Старшие это принимали. Младшие — гордились. Глупые считали, что это равенство получают по праву. Остерегались его чиновники от литературы (не по должности, а по складу характера) и сочиняли в целях самозащиты легенды о «глазковских странностях». А он был просто естествен, как многие из нас давно не умеют, и имел полное право сказать:
...Такого, как я, неподдельного,
Тебе все равно не найти!
Как-то в конце апреля мы встретились в издательстве «Советский писатель» (еще в Большом Гнездниковском), и Николай позвал меня купаться на Москву-реку. Я стал отказываться. «Ладно,— согласился он,— ты не будешь купаться. Ты будешь сидеть на берегу». Нужен был зритель.
Еще одна «странность». В том же издательстве (а может, в другом) я услышал крик из приоткрытой двери:
— Тебе нельзя, а мне можно! — кричал Глазков.
— Почему? — тускло спрашивал редактор. Он тоже писал стихи.
— Потому что я поэт, а — ты...— Дверь прихлопнули.
Это была чистая правда: есть поэт — и все можно, нет его — и ничего нельзя.
...Такого, как я, откровенного,
Тебе все равно не найти!
Кстати, о поэтах. О больших поэтах. Не побоимся слова — о гениях. Кто-то (не помню сейчас), размышляя о глазковском поколении, придумал некоего «коллективного гения» этого поколения. За отсутствием якобы просто гения. Но тот же Глазков сказал — не исключено, что по этому поводу:
Из тысячи досок
Построишь и дом и шалаш;
Из тысячи кошек
И льва одного не создашь!
Да и кто знает сейчас в полном объеме творчество хотя бы одного поэта военно-послевоенной поры? И вот раскрывается перед нами творческое наследие Николая Глазкова. Еще не раскрыто — раскрывается только. И когда к читателю придут многие, еще неизвестные глазковские шедевры, он воочию убедится, что перед ним стихи большого поэта, личности яркой и крупной. А «коллективный гений» не нужен. Не нужна в поэзии уравниловка под общей престижной вывеской. И если одни поэты — независимо от их успехов или неуспехов,— уходя из жизни, уносят с собой и память о своем творчестве, то другие оставляют живые стихи и вместе с жизнью уходят к внукам и правнукам свидетельствовать о своем времени. Такова судьба Николая Глазкова. Жизнь кончилась, а судьба только началась...
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
