Никита Игоревич Кривошеин (род. 1934) — русский переводчик и писатель, общественный и политический деятель русской эмиграции. Внук министра земледелия Российской империи и премьер-министра правительства Юга России генерала Врангеля Александра Кривошеина. Окончил Московский институт иностранных языков. В августе 1957 года был арестован КГБ за напечатанную в газете «Le Monde» неподписанную статью о вторжении советских войск в Венгрию. Осуждён по статье 58 (ч. 10) Уголовного кодекса РСФСР; отбывал наказание в мордовских политлагерях. Работал на пилораме, на погрузочных работах. После освобождения с 1960 по 1970 годы работал письменным и синхронным переводчиком. Работал в журнале «Новое время». В 1971 году вернулся во Францию. Работал синхронным переводчиком в ЮНЕСКО, ООН, Совете Европы. Занимается переводами русской художественной литературы на французский язык. Автор публицистических работ и воспоминаний в изданиях «Русская мысль» (Париж), журнал «Звезда». Проживает в Париже.
Ниже размещен интервью Никиты Кривошеина Екатерине Богопольской («Русская мысль», 1999 год). Текст приводится по изданию: Никита Кривошеин. Дважды Француз Советского Союза: Мемуары, выступления, интервью, публицистика. — Нижний Новгород : Издательство «Христианская библиотека», 2016. Полностью книга доступна в электронной библиотеке Imwerden.Восток – Запад, или Четыре трети нашей жизни(Интервью Екатерине Богопольской, «Русская мысль»)
Екатерина Богопольская: В сентябре 1999 года на парижские экраны вышел новый фильм Режиса Варнье «Восток — Запад». Можно сказать, что режиссер «Индокитая» и «Французской женщины» остается и здесь верен самому себе: опять романтическая история любви на фоне бурных исторических катаклизмов, опять главная героиня — французская женщина, только действие на этот раз происходит не во французских колониях Юго-восточной Азии, и не в послевоенной Франции, а — совершенно неожиданно — в СССР конца 1940 — начала 1950 годов. Изначально у Варнье была идея снять вестерн в Центральной Азии — дикая красота бескрайных степей и Катрин Денев в роли западного дипломата, странствующего по степи с тем, чтобы привести в Париж племенного жеребца, подаренного Туркменистаном Президенту французской республики. При ближайшем рассмотрении проект оказался слишком сложным и дорогим, но во время путешествия по трем республикам Средней Азии судьба одаривает Варнье новым сюжетом. Он встречает здесь, в затерянном крае, людей, прекрасно говорящих по-французски.
Это дети смешанных франко-русских браков, местом высылки которых часто бывал Казахстан. Среди них и дети репатриантов белой эмиграции, вернувшихся в Россию после сталинского указа 1946 года. Варнье потрясен рассказанными ему историями. Так рождается замысел фильма, посвященного памяти забытых официальной Историей. Съемки проходят на Украине и в Болгарии. На главные роли Режис Варнье собирает звезд: Сандрин Боннер, Катрин Денев и Олег Меньшиков. Меньшиков, «обольститель, пришедший из степей», как назвал его один французский журналист, воспринимается сегодня на Западе как актер одного уровня с самыми большими именами мирового кино. Благодаря участию в написании сценария Сергея Бодрова и Рустама Ибрагимбекова «Восток — Запад» во многом избежал упрощенности взгляда, обычно свойственного западным кинематографистам, когда они снимают фильм про Россию.
Хотя условное деление на злых и добрых — Запад как воображаемый рай и Восток, царство тьмы — присутствует в этом фильме с несомненной ясностью. Впрочем, это соответствует жанру не знающего полутонов романтического кино, к которому по стилистике принадлежит фильм Режиса Варнье. В июне 1946 года Сталин разворачивает крупномасштабную пропагандистскую компанию: всем бывшим «белоэмигрантам» во Франции предлагается амнистия, советский паспорт и возможность вернуться на родину. Врач Алексей Головин — один из множества русских эмигрантов, поверивших Сталину, вместе со своей женой, француженкой, и маленьким сыном возвращаются в Россию. Едва спустившись по трапу в Одессе, Головины попадают в атмосферу сталинского террора и постепенно познают все прелести советской жизни — с коммуналкой, доносами, арестами, тотальной несвободой. Внутренний сюжет фильма — попытка прорваться сквозь «стену» обратно, на свободу. У Марии — Сандрин Боннер — он проявляется в романтическом бунте гордой француженки (как и полагается романтической героине, у нее есть свой идеальный рыцарь, Саша — эту роль исполняет Сергей Бодров-младший: вдохновленный Марией, он решается вплавь добраться в открытом море до турецкого корабля, уходящего на Запад); у Алексея — Олега Меньшикова — в чисто русской жертвенности: чтобы спасти из этого ада жену и сына, он согласен на все...
«Главная идея сценария, — говорит Варнье, — о которой я никогда бы не додумался сам, принадлежит Сергею и Рустаму: с того момента, когда Алексей осознает всю чудовищность режима, он одержим одной идеей — как спасти свою жену. Но даже с ней он не может поделиться своим секретом: риск слишком велик. И тогда он вынужден врать, выдавать себя за другого, играть роль образцового аппаратчика в ожидании того момента, когда он наконец сможет вернуть ей свободу...» Фильм «Восток — Запад» рассчитан на эмоциональный шок — такое нагнетание ужасов, страха, что, выйдя после него на залитую светом веселую парижскую улицу, испытываешь радостное чувство облегчения. Но история, рассказанная в фильме, еще долго продолжает держать в напряжении, невольно задаешься вопросом: неужели все это правда? Неужели так было? А если нет, то как было на самом деле? Как складывалась судьба русских эмигрантов, вернувшихся после войны на родину? С этими вопросами я решила обратиться к живущему ныне в Париже очевидцу тех далеких событий Никите Игоревичу Кривошеину.
Никита Кривошеин: Вы говорите, что мало знаете об этом периоде, — так ведь это проблема общая: и в Советском Союзе, и на Западе практически ничего не известно. Сколько уже вышло книг и исследований о выдаче союзниками казаков, перемещенных лиц, военнопленных. История оказалась слепой только по отношению к репатриации белой эмиграции. Было всего несколько оттепельно-пропагандных публикаций. Первая, самая известная, Льва Любимова в «Новом мире», в Саратове вышла книга Дмитрия Мейснера «Миражи и действительность. Записки эмигранта» (1966). В Москве опубликовали Николая Рощина («Парижский дневник. Встречи с прошлым»)... И, кажется, все. Книга моей матери «Четыре трети нашей жизни» — единственная книга воспоминаний об этом периоде. А на Западе, до появления картины Режиса Варнье — просто ничего.
Репатриация началась после сталинского указа 1946 года, с которого начинается и фильм. Указ распространялся на Францию, Италию и Бельгию. И не надо думать, как это иногда случается, что ехали люди либо прокоммунистически настроенные, либо неудачники, те, кто не сумел внедриться в западную жизнь. Это абсолютно не так. Среди тех людей, что взяли советские паспорта — точной статистики нет — уехало не менее 5-6 тысяч. Почти поехал Бердяев, паспорта взяли и князь Сергей Оболенский, и Сергей Самарин. Я достоверно знаю, что мать Мария — сегодня идет речь о её причислении к лику блаженных — после войны собиралась вернуться в Советский Союз и там ходить по дорогам странничать. Долго бы она, как вы понимаете, не проходила. Многие священники вернулись — их-то уж во всяком случае трудно заподозрить в симпатиях к коммунистам.
Единственное объяснение этому всему — парадоксальный союз, сложившийся во Вторую мировую войну с Черчиллем и Соединенными Штатами. То есть по логике вещей Сталин и Гитлер, как сиамские близнецы, должны были оставаться вместе, но они передрались и в результате возник союз СССР с Западом. Кроме того, по ходу войны, с тем чтобы за ним пошел народ, Сталину пришлось вернуть погоны, открыть церкви, воззвать к Дмитрию Донскому. Плюс «Единая и Неделимая», за которую когда-то сражалась Белая Армия... А тут — не только в империю возращена и Польша, и Прибалтика, но еще и больше, чуть проливы не взяли. И газета «Правда» уже выходила не под девизом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а «За нашу Советскую Родину!», и по радио уже пели не «Вставай, проклятьем заклейменный...», а «Могучая Русь...» Люди подумали, что началась дебольшевизация, и это было закреплено, подтверждено присланными во Францию Симоновым, Эренбургом, многими киноактерами, изданием газеты, открытием двух кинотеатров.
Когда на союзническую конференцию 1946 года приехал Молотов, то с ним обедали адмирал Вердеревский, князь Оболенский, Ремизов, тот же Бердяев. То есть был такой всеобщий патриотический порыв. И, может быть, этой наивности, почему даже не сказать — глупости, малое утешение то, что в среде советской интеллигенции — и этому есть литературные свидетельства (у Твардовского в последней части «Теркина», во многих текстах Пастернака) — тоже появилась надежда на то, что и этот союз с Западом, и страдания военные, фронтовые приведут к дебольшевизации и возврату к национальному государству. Дальше не стоит рассказывать — все знают, как сложилось на самом деле. Было несколько выездов, несколько пароходов, в том числе несколько пароходов армянских. Среди взявших советские паспорта была волна насильственно высланных французской администрацией, боявшейся распространения «коммунистической пропаганды». В такую первую волну высылок попал и мой покойный отец — впоследствии французское правительство признает высылку ошибочной и отменит постановление 1947 года. Но очень быстро Советская власть перестала пускать эмигрантов: люди оставались с советскими паспортами во Франции, часть из них шумно от советского гражданства потом отказалась, часть так и доживала, избавляясь от них постепенно.
Ек. Б.: Какой был смысл этой акции Сталина?Н. К.: Смысл был двоякий: выудить из Франции и заманить наиболее активную, политически действенную часть эмиграции и свести с ней счеты по прибытии. На осуществление этой акции были затрачены огромные усилия, нужно признать, очень успешно сработавшей пропагандной машины. В фильме показана судьба странно выживающей семьи. В определенный момент Алексей говорит свой жене: «Как ты не понимаешь, я делаю все, чтобы спасти вас, ты не знаешь, что всех, с нами приехавших, расстреляли». На самом деле никого не расстреляли.
Ек. Б.: А как происходило на самом деле?Н. К.: По прибытии всех распределяют по провинциальным городам и практически сразу, с лета 1949 года, начинают арестовывать. То есть были массовые посадки, очень быстрые, и часть посаженных, конечно, в лагерях погибла. После смерти Сталина практически все выжившие были реабилитированы.
Ек. Б.: А вся история коммуналки, и то, что Головиных поселили в такую квартиру, соответствует реальности?Н. К.: Абсолютно. Хотя мало кто из реэмигрантов удостоился чести получить комнату в коммуналке — поскольку коммуналки распределялись по ордерам. Большинство было вынуждено снимать либо угол, либо комнату. Моя семья получила коммуналку с внедренным осведомителем, подготовившим арест моего отца. Так, как эта тема развивается в фильме «Восток — Запад». Вообще я уверен, что авторы сценария знакомы с книгой моей матери «Четыре трети нашей жизни». Некоторые сцены — оттуда, например, возвращение на теплоходе «Россия». На нем мы плыли из Марселя. Как говорила мама, судьба тогда словно сделала прощальный подарок. Весь морской путь до Одессы не то что качки, даже волн не видели. Шли вдоль итальянских берегов, мимо греческого архипелага — всюду солнце, красота и водная гладь. Зашли в Неаполь и почему-то простояли там полтора дня, нам даже разрешали сходить на берег. Кормили отлично: всегда свежие фрукты, соки, разнообразные блюда. С утра выходили на палубу, разгуливали или усаживались в шезлонги, слушая музыку. Такое чудесное морское путешествие... Также и эпизоды в коммуналке кажутся просто фотографиями из её книги...
Ек. Б.: Это соответствует и вашим личным воспоминаниям?Н. К.: Полностью. Я откровенно рад этому фильму, в нем на удивление почти нет «клюквы». Это, кстати, второй, после «Одного дня Ивана Денисовича», западный фильм о советской действительности с очень малыми отклонениями в реалиях! Единственное отклонение от правды — это первая сцена с выстрелом в одесском порту. Такого не было, сходивших с трапа «России» так сразу не убивали. И наоборот, некоторые повороты сценария, которые могут показаться чисто киношными, надуманными, полностью соответствуют действительности. Например, заплыв Саши. Так уплывали. Правда не на пароход в открытом море, а из Батуми в Турцию. И настроенчески — это не противоречит правде жизни. Я могу о себе сказать. Я оказался в СССР в 1948 году, и потом долгие годы меня мучили фантазмы — как отсюда убраться.
Если бы мне предложили тогда отпилить руку-ногу без анестезии, но за это вернуть во Францию — я бы согласился, ни минуты не сомневаясь. Или, например, линия французской актрисы, принимающей активное участие в спасении Марии, и вообще вся история с посольством, которая на первый взгляд кажется неправдоподобной. Могу засвидетельствовать, что было несколько армянских семей, одна семья русская, которых французские послы держали на своей территории по пять — шесть лет. Они там мыли полы в посольстве, всем надоели, но их не выдали. И постепенно отторговали у Советов их выезд. Я не назову фамилии, но я знал также одну женщину, поехавшую из Винницы в Варшаву, и там французский посол сжалился, она вернулась на Украину обладательницей французского паспорта. Авторы сценария по кусочкам многое сумели восстановить из той жизни.
Ек. Б.: Кстати, образ актрисы, которую играет Катрин Денев — собирательный. Луи Гардель, сосценарист фильма, указывает на несколько прототипов: актрису Виларовского TNP (Национальный народный театр Жана Вилара, часто тогда гастролировавший в Советском Союзе) и Симону Синьоре, к которой многие во время её поездок обращались с такого рода просьбами.Н. К.: Если же говорить о каком-то сущностном упреке фильму, о моменте абсолютной неправды, я бы назвал удавшуюся попытку Алексея Головина внедриться, стать своим в Советском Союзе, чтобы выжить и спасти свою семью. Такого рода мимикрия — «я буду как вы, откажусь от прошлого, и вы меня за это помилуете» — насколько мне известно, никому не удалась. Я не хочу сказать, что таких желаний у людей не возникало, наоборот, это первая, элементарная реакция выживания — исчезнуть, не выделяться, стать как все. Александр Константинович Палеолог, представьте себе, какая фамилия, так вот этот человек в желании спастись писал из Симферополя моему отцу в Ульяновск письма, которые начинались со слов «Мой дорогой Игорь», продолжались переписанными текстами из «Правды» и кончались подписью: «Твой Саша». Это был тот же страх, что описан в «Крутом маршруте» Евгении Гинзбург. Тут не только «Правду» перепишешь!
Я знал одного репатрианта, которого не посадили, но когда Сталин умер и посадки прекратились, он угодил в сумасшедший дом — так этот страх из него вышел. Среди части моих сверстников это желание спастись и быть как все привело к тому, что мощным усилием воли они заставили себя забыть французский язык! Среди людей молодых мимикрия доходила до попыток вступления в партию, до ярого патриотизма. Но все тщетно. Партия и органы были настолько серьёзны и по-своему тождественны собственной вере, что такого новообращения они не принимали. Это как, знаете, Мефистофель требует у Фауста подписаться кровью, а не делать вид. Такого псевдообращения было недостаточно. И их все равно сажали, а если не сажали, то уж никак не подпускали к руководящим должностям, не признавали своими, и, конечно, никаких поездок заграницу, даже в Болгарию. То есть всего того, что происходит в фильме с Головиным, быть не могло.
Некоторым, правда, разрешили публиковаться, но держа на почтительной дистанции и еще более презирая. Также и на счет пули одному из репатриантов прямо в порту — это бред. Все было коварнее, изощреннее и не столь явно. Великий французский эссеист Эрик Вейль говорил, что у коммунизма есть поразительное магическое свойство — быть уэллсовским человеком-невидимкой. Тебя, как в фильме ужасов, постепенно окутывала, оплетала паутина... Мы пришвартовались в одесском порту. Завтра — 1 мая. Сидим, ждем. В каюту входит военный в форме НКВД, просит маму открыть сумочку и отбирает три модных журнала: «Это запрещено». Нам говорят: поедете в Люстдорф, это недалеко. На пристани нас ждут грузовики, за рулем — солдаты. Нас привезли в настоящий лагерь с вышками, собаками, с колючей проволокой и бараками.
Ек. Б.: Как относились к вернувшимся из Франции местные жители?Н. К.: Со смесью презрения и сочувствия, но чаще всего, как и следовало в те времена ожидать, со «здоровой классовой неприязнью». Это сводилось к известному: «За что боролись, на то и ... Так вам и надо». Это высказывалось и созаключенными, с которыми реэмигранты оказывались в лагерях: «Вас не жалко. Вы сами сюда приехали, что ж вас жалеть?»
Ек. Б.: А как вы себя ощущали все эти годы? Русским? Французом? В фильме «Восток — Запад» маленький сын Алексея и Марии постепенно становится вполне советским мальчиком, и если бы мама вовремя не увезла его в Париж, неизвестно чем бы все закончилось.Н. К.: У меня такого соблазна не было. Как я уже говорил, первые 10 лет, которые я в СССР отбыл или прожил, у меня было одно желание — уплыть. Даже без какого-то национального самосознания, русского или французского. Не обязательно во Францию, не обязательно на Запад, но обязательно — вон. На Луну! И так до моего ареста в 1957 году. После моей посадки начинается другой период, я только тогда по-настоящему вернулся в страну...
Ек. Б.: Вас посадили, потому что вы — сын белых эмигрантов, родились в Париже...Н. К.: Нет, меня посадили за дело — в 1957 году сажали за дело.
Ек. Б.: Можно ли, хотя бы частично, отождествлять вашу маму, Нину Алексеевну, с героиней Сандрин Боннер?Н. К.: Нет, у моей мамы не было желания во что бы то ни стало вернуться на Запад. Было у меня. Хотя антикоммунизм в ней присутствовал уже на пароходе — вот вы ее воспоминания прочтете, все поймете. Но героиня Сандрин Боннер — француженка, ей все здесь чуждое, а моя мама очень любила страну, людей, хотя потом все-таки вернулась во Францию и была рада, что вернулась. Мои родители вернулись вслед за мной, но масса людей остались доживать свой век в России.
Ек. Б.: Остались, потому что некуда было вернуться?Н. К.: Нет, не совсем, многие после десталинизации нашли, как сейчас говорят, свою нишу. Жальче всего тех, кто в лагерях погиб. Хочется вспомнить, например, о Григории Николаевиче Товстолесе, я его хорошо знал, любил. Какой был человек! Евразиец, во время войны работал наборщиком в подпольной левой газете «Lettres Françaises», глубоко православный. Он оказался во второй или третьей группе высланных, но ему Сталин даже не дал возможности в Берлине отстояться. Там же посадили. За одно причастие к евразийцам, не вдаваясь в подробности, закатили не стандартные десять, а 25. Репатриировался он прямо в Тайшет. Был реабилитирован, и спустя полтора года скончался от приобретенного в лагере туберкулеза. Он был бездетный, бессемейный, от него ничего не осталось. Вот такой неизвестный солдат эмигрантской армии. А попросту — мученик. Знаете, мне недавно одна пожилая прихожанка в приходе, куда мы обычно с женой ходим, сказала: «Я не пойду смотреть этот фильм, потому что я знала Григория Николаевича Товстолеса. Помню, как он уезжал, с каким порывом...»
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
