Другое первое сентября
В начале сентября теперь всегда Беслан. Был, есть и будет
Много лет назад моя бабушка, объясняя нам, внукам, почему так заведено, нужно в первую очередь заботиться о младших, и лишь потом — о себе, рассказала легенду о том, как группа измученных людей долго брела через жаркую пустыню. Они совсем выбились из сил, но тут, наконец, на пути попалось озеро с кристально чистой водой. Взрослые бросились к озеру, утолили жажду и набрали воды для детей, у которых не хватило сил пройти несколько последних шагов. Когда родители донесли до них эту воду, дети были мертвы — не дожили совсем немного. Бабушка говорила, что с тех пор всегда первыми пьют воду самые младшие, и уже потом — все остальные. «Взрослый потерпит, у него сил больше. А малыш может и умереть» — вздыхала бабушка.
В Беслане, помимо цветов и игрушек, было еще много-много бутылок воды. Заложники так страдали от жажды. И не зря на Кавказе так заведено, что всегда сначала пьют младшие — бабушкина история была грустной правдой из страшных времен.
За мою довольно долгую жизнь в журналистике было немало катастроф, войн, жестокости и несчастий, но для меня нет и уже не будет ничего страшнее тех трех дней и двух ночей, когда мы все жили надеждой, молились — даже атеисты и агностики — и боялись ложиться спать в ожидании. А вдруг, ну а вдруг? И до последнего старались не думать о плохом.
Ночь на третье сентября 2004 года. Третьи сутки я сижу в интернете в ожидании новостей, бесконечно обновляя страницы сайта НТВ и новостные ленты. Сцены штурма. Обрывочные первые данные о жертвах. Страшные кадры — спецназовцы прикрывая своими телами выносят из горящего здания чумазых детей в белых маечках.
Каких-то внезапно очень худеньких детей. Поначалу было непонятно, почему раздетые, почему такие щуплые. Тонкие ручки, ножки-палочки, шейки и плечики, как у птенцов, и совершенно недетские страдальческие лица с чудовищной болью в глазах.
И не сразу, а лишь спустя время с шокирующей, бьющей наотмашь жестокостью, как разрял тока, пришло осознание: они страдали от жары и жажды, у них обезвоживание. Поэтому истощенные, поэтому раздетые.
Это было как будто бы я сидела дома на диване и смотрела страшный фильм, и вдруг оказалась по ту сторону экрана, где все происходящее — жуткая, пронзительная, не укладывающаяся в голове реальность. Прошло 20 лет, а вопросов только прибавилось.
Я родом из Владикавказа, столицы маленькой гостеприимной Северной Осетии. Там, на родине, до сих пор всё сообща — и свадьбы, и похороны.
В сентябре 2004 года в Осетии не осталось практически ни одного дома и ни одного человека, чью семью не затронула бы эта трагедия. Первое сентября там отныне и во веки веков — день боли, скорби, памяти, и миллионов «почему», ответ на которые вряд ли найдется.
Семья друзей моих родителей — Костя, Лариса и трое их детей — возвращались в Беслан с моря 30 августа. Они задержались по пути из-за поломки машины и не успели купить дочке-первоклашке новые туфли. Вечером 31 августа девочка заупрямилась: «Вот купите мне красивые лаковые туфельки, тогда и пойду в школу. А в старых не хочу». И не пошла. Родители махнули рукой и решили не вести в школу маленькую Луизу и двух ее старших братьев: ладно, пропустят линейку, ничего страшного. Пойдут в школу второго числа.
Возможно, это спасло им жизнь.
Мой двоюродный брат, который в начале 2000-ых служил в спецназе, был в Беслане в день штурма и участвовал в эвакуации детей. Он до сих пор не может говорить об этом без спазма в горле.
Сестра, в то время студентка владикавказского мединститута, была там, как и вся их группа. Ребята оказывали первую помощь тем, кого выносили из горящего здания. Сдавали кровь для раненых. Это до сих пор для них — комом в горле.
С тех пор вышло несколько подробных и честных фильмов о Беслане, но смотреть их совершенно невозможно. Оживает мой старый кошмар. В ночь на третье сентября я заснула ненадолго, а мой мозг работал, искал решение проблемы. Ну как же, как же они не понимают, думала я во сне. Нужно было всего лишь пробраться к водопроводным трубам под школой, сделать подкоп, открутить все вентили, разбить трубы, чтобы хлынула вода, чтобы отсырела проклятая взрывчатка и чтобы напились вдоволь чистой холодной и такой вкусной горной воды дети и взрослые.
Я никогда не пойму, почему первого сентября школьные линейки в России не начинают с минуты молчания — это было бы куда уместнее, нежели все «уроки патриотизма», вместе взятые.
В память о 334 детях и взрослых, жизнь которых оборвалась так внезапно и страшно. Почему? Одно из миллиона мучительных «почему».
Все что мы можем сделать для них — помнить. Ради тех, кто выжил и особенно в память о тех, кто погиб.
Рухсаг ут — Света вам
__