Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Российского этнографического музея Татьяна Емельяненко рассказывает об особенностях менталитета современных таджиков и узбеков. Из ее интервью можно понять, что советская национальная политика работала в Средней Азии в целом успешно. Не хватило каких-то лет 15-20, чтобы сделать республики Средней Азии регионами России с местной спецификой – вроде Татарской и Башкирской АССР.
– Татьяна Григорьевна, что вы вообще можете сказать о ментальности жителей Центральной Азии?
– Все среднеазиатские народы, кроме таджиков, в том виде, в котором мы их видим сегодня, сформировались в советское время. Киргизов до революции в литературе называли кара-киргизами и путали с казахами, с которыми они были схожи по образу жизни, а казахов именовали киргиз-кайсаками. И нынешние нации образовались уже в советское время и в пределах тех государственных границ, которые сложились после территориально-государственного размежевания Средней Азии в 1924 году.
– Как сегодня в странах Центральной Азии относятся к такому явлению как трудовая миграция? Не возникает ли опасений, что Россия может оказать на мигрантов негативное влияние?
– Все понимают, что из России люди приезжают уже несколько иными, с другими принципами, другими моделями поведения, и это осуждается – но не это главное. Главное, чтобы они не подцепили каких-то неправильных, экстремистских например религиозных взглядов. Сейчас большое влияние по всему Узбекистану и Таджикистану приобретают махаллинские (квартальные) комитеты. Суть их – люди организованы в квартальные общины, и руководство этими общинами обладает серьезной властью. Это было там всегда – принадлежность к своей махалле, не как у нас, когда можно не знать соседей по дому. Но сейчас вес этих комитетов, выбираемых из наиболее уважаемых жителей махалли, сильно возрос. Теперь они – официальные общественные организации. Следят, чтобы у них все было правильно, могут даже вмешаться в семейную, личную жизнь человека.
И одной из функций этих комитетов стала проверка возвращающихся из трудовой миграции. Мне рассказывали в Сурхандарьинской области: их проверяют на ВИЧ, венерические болезни, а также устраивают фактический допрос, на котором человек должен рассказать, где он был, чем занимался, с кем общался. Соврать невозможно – мигрант же не один был в России, общался там с земляками, родственниками. Их тоже допросят. И если что не так – позор не только самому человеку, но и его семье.
Это все обусловлено, в том числе опасениями на счёт религиозного экстремизма. Эта проблема резко обострилась в первые годы независимости. Время с 91-го года ознаменовалось колоссальным подъемом религиозного самосознания. И на государственном, и на бытовом уровне. А в советское время оно было довольно размыто. Среднеазиатский ислам отличается известной лояльностью к обычаям народной жизни. Все, конечно, делали обрезание, соблюдался свадебный обряд, читалась заупокойная молитва, когда кто-то умирает – ну, вот и все. При этом не обязательно было совершать пятикратный намаз – это был в основном удел стариков, когда они приближались к возрасту Пророка – 63 года. А после распада СССР произошел взрыв религиозного энтузиазма. Но при этом в новых государствах не было такого институционально крепкого ислама, который мог бы принять этот порыв под свое крыло. Поэтому ситуация была достаточно опасная в плане распространения экстремистских учений. Были серьезные конфликты, массовые волнения, о которых у нас не очень писали. Власти всерьез боялись религиозного экстремизма.
– Скажите, а русский язык какое место сейчас занимает в тех краях?
– В последние годы приобретает какую-то необыкновенную популярность и в Узбекистане, и в Таджикистане – потому что становится языком трудовой миграции. Ехать в Россию без языка – это не только неудобно, но и накладно. Потому что ты вынужден платить тому, кто за тебя говорит по-русски. И были и узбеки, и таджики, которые делали бизнес на сопровождении не владеющих русским. За незнание надо платить.
– Легко ли сегодня в этих республиках объясниться по-русски?
– Без проблем. Когда мы в прошлом году отправились в экспедицию по горным кишлакам, думали, что столкнемся с языковыми трудностями и придется брать проводника, платить ему. Оказалось, что практически везде и со всеми можно было говорить по-русски. Кишлак Гилан высоко в горах в Кашкадарьинской области – он вообще очень долго был закрыт для посещения, там граница рядом. Его открыли только года за полтора до нашего приезда. Ну, думаем, вот где глушь! Но практически все, даже женщины, знают там русский язык. Во-первых, у них в школе сохраняются часы русского. А во-вторых, как мне призналась молодая женщину, хорошо говорившая по-русски, все смотрит российское телевидение. Представляете, в этом горном кишлаке на каждом доме тарелки, они очень любят смотреть всякие мелодраматические сериалы – и вот по ним выучивают русский язык.
В сознании народа есть установка: русский надо знать. И помимо трудовой миграции наблюдается подъем интереса к России. Россию считают другом, источником благ. Если в начале 90-х даже представители интеллигенции говорили, что нам Россия не нужна, мы будем ориентироваться на Турцию – то сейчас риторика совершенно противоположная.
– С чем это связано?
– Думаю, с осознанием реальности. Заметьте: я говорю не о государственной политике – тут много всяких движений в разные стороны – а о настроениях людей. Да, большую роль сыграла трудовая миграция. Можно по-разному ее оценивать – люди покидают свои семьи, терпят лишения, порой унижения, но кто-то приспосабливается, учится, меняется сам и меняет других. В целом, отношение к русскому языку, к России связано с тем, что не меньше половины жителей Узбекистана и Таджикистана пожило, поработало в России. И дальше уже идет изменение политики.
Сейчас там в некоторых вузах ввели обучение на русском – студенты по желанию могут записаться в такие группы. Причем преподавателей разных специальностей, хорошо владеющих русским, не хватает. Моего коллегу из Бухары, который уже вышел на пенсию, востоковеда еще советской школы, прекрасно владеющего русским, Бухарский университет буквально уговорил преподавать сразу несколько дисциплин. Как он рассказывает, некоторые студенты, особенно из кишлаков, первоначально совсем плохо говорили и понимали по-русски, но все-таки предпочли пойти именно в его группу. В общем, спрос огромный, преподаватели загружены предельно. За знание русского преподавателям доплачивают.
– А в Таджикистане?
– То же самое. Там еще есть Славянский университет, где преподавание ведется российскими преподавателями. А, скажем, Таджикский Национальный университет в Душанбе издает Вестник, в котором можно публиковаться на русском языке. В Худжанде в университете тоже есть издание, в котором можно публиковаться на русском. В Таджикистане выходят научные сборники статей, в которых подавляющее большинство материалов – на русском.
– А для контраста – влияние Китая там ощущается?
– В товарах, которые продаются – очень.
– Ну, это и в Америке есть.
– В плане быта, влияния на менталитет – я не заметила.
– Китайским там кто-нибудь владеет?
– Только специалисты. Да, есть предприятия, принадлежащие китайскому бизнесу, но на бытовом уровне влияние Китая я не почувствовала совсем. У китайцев, видимо, другая политика внедрения – исключительно через экономику.
Беседовал Лев Усыскин
➡ Источник: https://publizist.ru/blogs/33/36040/-
