Из цикла “Туркестанские генерал-губернаторы” Во время всего пути до Мазари-Шарифа, Гродеков кожей ощущал атмосферу недружелюбия, а то и ненависти исходящую от афганских солдат, бросающих неприязненные взгляды на русского полковника. После первой ночёвки, переводчик Мустафа рассказал Николаю Ивановичу, что слышал разговор двух солдат, обсуждавших убийство неверного и лишь страх за неминуемые последствия, заставил их отказаться от преступного намерения. Наконец показался Мазари-Шариф. Перед въездом в город ишагасы приказал солдатам обнажить сабли. - Для чего это? - спросил Гродеков. - Для вашей безопасности, кернель, наш народ дикий, необузданный, мало ли что может случиться. - Мне кажется ваши солдаты представляют для меня большую опасность. Признаться, я больше опасаюсь именно их чем населения, поскольку оно в вашем Туркестане состоит из узбеков, которых я знаю и среди них буду так же покоен, как у себя дома. Мне кажется, ишагасы, что вы хотите показать городу, что я ваш трофей, то есть пленник. - Думайте, что хотите, но я должен вас доставить в целости и сохранности, поскольку отвечаю за каждый волос, который упадёт с вашей головы. Гродеков был прав: опасности от местного узбекского населения, ждать не приходилось. Дело в том, что все узбекские ханства на левом берегу Аму, были огнём и мечом завоёваны афганцами и местные жители всей душой ненавидели завоевателей. Через двадцать лет после путешествия Гродекова в тех же местах побывал Генерального штаба капитан Лавр Корнилов - будущий Верховный главнокомандующий России и один из основателей Добровольческой армии. В облике туркмена он совершил дерзкий разведывательный рейд к афганской крепости Дейдади. Вот как он описывает увиденное: "Всюду были видны следы разрушения и запустения: развалины кишлаков, брошенных, по-видимому, недавно, городов с остатками огромных башен, стен, минаретов и зданий со следами древней высокой архитектуры тянулись на несколько верст по сторонам пути. По рассказам туркмен (спутников Корнилова по рейду, В. Ф.), всего лишь лет 60 тому назад все эти развалины представляли цветущие города и селения, обитаемые таджиками и узбеками. С появлением в долине Амударьи афганцев, Хаджа-Нахр начала пустеть, население её, спасаясь от притеснений и поборов, стало разбегаться, и результатом полувекового господства афганцев в Чарвилаете было полное запустение некогда цветущих, огромных городов Сиягырта, Бербер-Шахара и Балха". Поэтому, не было ничего удивительного в том, что местное население не испытывало тёплых чувств к своим угнетателям и с нетерпением ожидало прихода русской армии. Приведу небольшой отрывок из книги Гродекова “Через Афганистан”, вышедшую в 1880 году: “Будучи поражены могуществом России, смирившей Хиву и Бухару, узбеки левого берега Аму почему-то убеждены, что движение русских Самаркандом не окончится, и что рано или поздно они перейдут Аму и утвердятся на левом берегу этой реки. Слыша из тысячей уст русских мусульман, ежегодно приходящих в Мазар-и-Шариф на поклонение могиле Али, о русских порядках, русской правде, о человечном отношении к покорённым народам, узбеки не только не питают к нам никакого страха, но желают нас. Я видел это в восторженном приёме, который мне повсюду оказывали узбеки; я слышал это из множества уст людей, ухитрившихся пробираться ко мне сквозь стражу. Меня спрашивали: “Скоро ли придут русские? Когда бы поскорее Бог избавил нас от этих афганов! Неужели за вами не идут войска?” Афганцам хорошо известно настроение покорённых и они крайне ревниво относятся ко всем людям, приходящим из русского Туркестана. Теперь понятно почему им было неприятно моё прибытие в их страну: почему они, под предлогом, что меня могут убить, держали под стражею; почему они пресекли (так им, впрочем, казалось) всякое сообщение моё с народом”. Но, вернёмся в Мазари-Шариф, куда под конвоем въехал русский путешественник. Кавалькада ведомая ишагасы долго кружила по городу, пока наконец не подъехала к дому предназначенному для Гродекова и его людей. Это был то самое здание, где три месяца назад посольство возглавляемое генералом Столетовым ожидало разрешения Шир-Али хана на въезд в Кабул. Поселившись в доме путешественники вскоре поняли, что по сути их жилище это тюрьма. Весьма комфортабельная, но тюрьма. Выходить в город категорически воспрещалось. Всё это делалось, - уверяли путников, оправдывая запрет, - для их же собственной безопасности. Вскоре к Гродекову явился секретарь луинаба (правителя) Афганского Туркестана, Магомет-Мусин-хан. За ним несли два европейских кресла обитых кожей. Секретарь пояснил, что поскольку русские не привыкли сидеть по восточному, то луинаб посылает им эти сиденья. Усевшись в них Магомед-Мусин и Николай Иванович начали беседу. - Отныне вы гость эмира, - сообщил полковнику секретарь луинаба, - не соблаговлите ли Вы сообщить мне, кто вы и с какой целью приехали в нашу страну. Представившись Гродеков подал бумагу с подписью Кауфмана. Внимательно прочтя документ, Магомет-Мусин спрятал его в глубине халата, сказав, что покажет его своему начальнику. - Когда я смогу увидеть луинаба? - спросил Гродеков. - Я Вам сообщу,- завершил разговор Магомет-Мусин. Долго ждать не пришлось, аудиенция была назначена на следующий день и утром надев мундир со всеми регалиями, Николай Иванович отправился во дворец Хошдиль-хана. Правитель обширной провинции, куда вошли все узбекские ханства на левом берегу Аму, оказался очень молодым человеком лет тридцати, приятной внешности и крепким телосложением. Высокий пост занимаемый в столь незрелом возрасте, объяснялся просто: Хошдиль-хан был женат на родной сестре эмира. По восточному обычаю Гродеков осведомился о здоровье эмира Шир-Али, а затем приступил к своему делу, заявив что хочет как можно скорее отправиться в путь, поскольку скоро наступит зима а путь предстоит долгий. На это луинаб ответил, что без разрешения эмира он не может пропусть русского полковника в Герат. - Когда же можно ожидать этого разрешения, - спросил Гродеков. - Думаю недели через две. - И столько времени, я должен находиться здесь? - Да. - Могу ли я свободно ходить по городу и его окрестностям? - Нет, этого я вам позволить не могу. - Почему? - Потому что боюсь за вашу безопасность. Вы не знаете нашего народа: он дикий, необузданный, того и гляди вас убьют. - Значит я ваш пленник и не ошибся, когда сказал вашему ишагасы, что он хочет показать народу меня как трофей? Вы говорите, что я ваш гость, а держите меня взаперти – так с гостями не обращаются. Ваши люди ходят по нашей земле свободно, куда хотят. Наши государи находятся между собой в дружбе: наш посланник находится в Кабуле, а ваш в Ташкенте, а меня вы держите под арестом. - У вас свои законы, у нас свои – смутился Хош-Диль хан. -Я буду писать генералу Кауфману. Надеюсь письмо дойдёт до адресата? - Письмо будет отправлено. После этих слов, Николай Иванович откланился и, в сопровождении охраны, больше похожей на конвой, вернулся в резиденцию. Афганские полицейские. Фотография Джона Бёрка. 1879 г. Не откладывая в долгий ящик, он тут же написал два письма одно генералу Кауфману и второе полковнику Разгонову, который после отъезда Столетова из Кабула, возглавлял там русскую дипломатическую миссию. В последнем письме Николай Иванович просил Разгонова выхлопотать у эмира Шир-Али-хана пропуск в Герат. 11 октября Гродеков попытался передать письма луинабу, через Магомет-Мусин-хана, однако тот отказался. На вопрос в чём причина отказа, последовал ответ, что нельзя посылать эти письма со специальным курьером, а надобно ждать, когда будет получена почта из Кабула. Русскому полковнику стало окончательно ясно, что он здесь пленник, и собрав своих людей и обрисовав им существующее положение, предложил бежать. Все согласились, но решили подождать две недели, и если за это время разрешение не будет получено, запастись огнестрельным и холодным оружием и попытаться осуществить побег. Через кузнеца-узбека, ковавшего лошадей путешественников, добыли два афганских ножа, огнестрельное же оружие он не соглашался принести ни за какие деньги. Побег был назначен на 23 октября и потянулись томительные дни. Николай Иванович не желая брать лишний груз не взял с собой ни одной книги. От нечего делать он перечитал все старые газеты, которыми были обёрнуты некоторые вещи, от скуки брал лопату и чистил арыки, по утрам заметал следы ненавистных ему часовых. Наконец, 13 октября, Гродекову сообщили, что прибыла почта из Кабула и сегодня же его письма будут отправлены адресатам. И вот, о радость, 19 октября Магомет-Мусин-хан собщил, что только что прибыл курьер из Кабула и привёз долгожданное разрешение. - Сегодня в 4 час дня, вы должны выехать со своими людьми из Мазари-Шарифа, - сообщил чиновник, - а поскольку вы самый почётный гость эмира, как сказано в письме, то велено беречь вас как зеницу ока. Путевые расходы эмир принимает на свой счёт и до самого Герата вас будет сопровождать джамадар (поручик) Мирали-хан. До Меймене вас будет охранять конвой из сорока джигитов, а оттуда, по местам где бесчинствуют туркменские шайки, к нему добавится ещё триста человек. Поблагодарив Магомет-Мусин-хана, за его заботы и вручив тому подарки и большой запас хины, Николай Иванович отправился готовится к отъезду. Попрощавись со всеми слугами и одарив их деньгами, Гродеков сел на лошадь и вместе со своими людьми выехал на улицу, где его уже ожидал выстроившийся конвой. Кавалькада выехала за ворота города и Мазари-Шариф остался за спиной. Впереди был Герат. Продолжение следует На заставке: Картина В. В. Верещагина “Афганец” 1867-1868 гг. В. ФЕТИСОВ
