Поезд милосердия. 14
( Продолжение. )
БЫВАЛО ВСЯКОЕ...
До чертиков надоели порожние рейсы. Утомление от безделья хуже черной работы. На железную дорогу в такие дни не хотелось и смотреть. Если удавалось, прогуливались по шпалам, и никто не знал время отправления. Большой группой направились как-то в сумерки по путям в кино, и какой-то дурак пустил пулю по нашим ногам. Чудом она никого не задела, срикошетив от рельса позади нас.
А писем ждали месяцами. Посланец за ними исчезал надолго, так как постоянно менялись направления нашего движения. И вот, усталый от мытарств, он появлялся в штабном вагоне с мешком.
- Почта прибыла! - молнией разносилась долгожданная весть. И нам вручали по несколько конвертов. Меня по-особому радовали письма от Сережи Сб. В них - неустанные признания в любви, обещания счастья. Это был тогда для меня якорь изумительной надежды, и без нее жизнь была бы там невозможна.
Губы мои шептали нежные слова, я ликовала, улыбалась и утраивала свою способность служить людям, делать каждому как можно больше добра. И ждала с трепетом и упорством в душе встречу с любимым. Письма его были слишком романтичны, чтобы быть правдой.
Запомнился один курьезный случай. Ехали за ранеными. Я в то время стажировалась в перевязочной у лейтенанта медслужбы Вассы Лукиничны Александровой. По возрасту она годилась мне в матери. Всегда строгая, туго затянутая в широкие ремни, она пользовалась в коллективе непререкаемым авторитетом. Казалось, что даже начальство ее побаивалось. Прибыла она к нам с Волховского фронта после ранения, на груди медаль «За отвагу». Ждали комиссию из РЭПа.
И вот мы втроем (еще санитарка Дуся Галкина) чуть не языками вылизали белый-пребелый вагон, где делались легкие операции и была расположена аптека. Вымыли с мылом потолок, стены, окна, двери и пол. И с такой же чистой совестью, как наш вагон, ждем контролера. Вот, наконец-то, шагнул в тамбур высокий капитан с длинными руками и сразу же провел сверху первой двери ваткой, на которой отпечатался сгусток черной угольной пыли, и с молчаливой злорадностью на лице показал нам. Смотрите, мол, что вы за ничтожества.
Мы и предположить не могли, что он полезет именно на верх этой двери, где в тамбуре топка. Уж на что сильная личность наша боевая Васса Лукинична, но и она ужасно расстроилась от такой беспардонной неожиданности, что уж сказать о нас с Дусей. Капитан же, предовольный собою, даже не обратил внимания на результат нашего груда и быстро прошествовал в 11-й.
...Читая архивные документы, убедилась в том, что комплексные инспектирования оценивали деятельность нашего госпиталя на колесах вполне удовлетворительно, и коллектив в приказах начальника распределительного эвакопункта № 27 отмечался в числе хороших и отличных, а наш майор награжден орденом Красной Звезды.
К каждому советскому празднику приказом начальника объявлялись благодарности лучшим сестрам, санитарам и санитаркам, проводникам. Писались они в духе того времени очень пространно, с идеологическим пафосом. В этот список попадала почти половина коллектива. И хотя ни в одном из них не пропускалась моя фамилия, эффект этих поощрений мне почему-то не запомнился.
Удивительно то, что ни раненые, ни мы не простывали, хотя витаминов тогда в глаза не видывали. Выручал горький зеленый настой на хвойных иголках, приготовленный поваром. В зимнее время и ранней весной пили его обязательно все: и раненые, и мы. Санитары и проводники заготовляли сосновые ветки впрок так, чтобы всем хватало.
Когда появились на наших плечах погоны, начальство решило ввести сугубо уставные отношения между нами. И вот образчик того, что из этого получилось. Однажды вечером в порожний рейс собрались мы в купе лейтенантов. Начальник тоже среди нас сидит. Появилась в дверях кухонная работница Аня Юшина, ей нужна была ординатор Елена Ивановна, она вспомнила об Уставе и говорит:
-Товарищ начальник, разрешите разрешиться.
- Разрешайтесь, - шутит начальник.
Все засмеялись, а выражение «разрешите разрешиться» так и осталось нашей хохмой, уставная же строгость в «нашей отдельно взятой военной республике» так и не прижилась.
Перед тем как двинуться на запад, стояли в отстое на маленьком разъезде Отхожье, где не было никакой возможности заправиться водой даже вручную: до ближайшей деревни с колодцами -1,5 километра. Потом гнали нас без остановок. Неожиданная погрузка в Тамбове, очевидно, по причине перегрузки или свертывания эвакогоспиталей. Военный комендант категорически отказал в заправке водой. Начальник наш тоже категорически отказался без воды принимать раненых.
Заправиться вручную нет условий (как и на том разъезде). Препирательства продолжались долго. Тогда МЭП вынужден был приказать сортировочному госпиталю доставить воду к поезду в бочках на автомашинах и лошадях. Задержались мы на рампе на много часов.
А в Рыбинске, например, однажды по вине железнодорожников груженый состав простоял всю ночь (не было паровоза). По этой же причине аж 50 часов простояли с ранеными на территории Германии. И никто никогда не мог предугадать, какие сюрпризы уготованы нам на ближайшие дни.
В октябре 43-го прибыли с ранеными в Вологду. Там приняли лишь несколько десятков больных, и перебазировали нас в Киров. Но здесь отказались принимать: мол, их об этом не известили и что, дескать, Вологду обслуживать они не обязаны.
После телефонных разговоров с Москвой лишь вечером приступили к частичной разгрузке. Остальных надо везти в Гарсово, Долгушино и Слободское. Но по Слободской ветке пускаются лишь маломощные паровозы.
Тогда вынуждены были сгруппировать раненых в семь вагонов. Но опять очень долго ждали паровоза. И лишь после обращения начальника в НКВД и прокуратуру эшелон отправили. Разгрузка таким образом заняла трое суток, да погрузка - сутки, то есть 58 процентов продолжительности рейса с ранеными простояли. После этого ехали порожняком много суток (дезинфекция, ремонт, отстой). Иногда эшелон мчался как угорелый.
.. .Лунная ночь. В небе летают вражеские стервятники. Их отгоняют наши “ястребки”. Загрузить вагоны предстояло за полтора часа. Но фактически принимали дольше. Отчаливали уже в темноте, когда луна ушла за горизонт. Подавляющее большинство пациентов оказались тяжелыми, со свежими ранениями. Гипсовые повязки, сделанные из смеси гипса с древесными опилками, ломкие и мягкие. Документация раненых состояла из карточки передового района - четвертушки бумаги, некоторые бойцы босиком, без обуви, благо на календаре лето. У многих не оказалось даже вещевых аттестатов. Вызванные начальники эвакогоспиталей заполнили необходимые документы.
Первоначальное направление получили в Новосибирск.
В Барабинске ждала телеграмма - едем на Сталинск (Новокузнецк). 100 человек подготовили сдать в Новосибирске, а там сказали: “Следуйте до Читы”.
Как ни трудно было ехать столь далеко, экзотика озера Байкал, величавость сибирской природы поразили. С одной стороны, на железнодорожную магистраль как бы напирают лесистые горы и скалы, а с другой - внизу плещутся бескрайние сине-голубые волны. Местами железнодорожный путь проложен не по прямой, и стоило выглянуть в окно, как увидела весь эшелон, словно на ладони. Раненым понравилась рыба омуль, которую подносили на редких станциях местные жители. Но станции не запомнились. А вот бесконечное движение эшелона между водой и горами зрительная память сохранила.
Ехали туда 12 суток. За один только этот рейс пройдены 6343 километра. Чита запечатлелалась лишь гастролирующим или эвакуированным цирком. Впервые в жизни увидела зверское, на тот девчоночный мой взгляд, зрелище-кулачный бой боксеров-тяжелоатлетов. Сгладил впечатление танец слонихи...
( продолжение следует.)
Анна СЕДУНКОВА-ПОПОВА.
Поезд милосердия. Асбест, 2003 г.