Поезд милосердия. 13
( Продолжение. )
СЕРДЦЕ ПРОСИТ МУЗЫКИ ВДВОЙНЕ. 2
С приходом нового замполита Григория Борисовича Бедрина, раненого фронтовика, клуб наш зажил еще более полнокровной жизнью. Появился баянист из блокадного Ленинграда, молодой блондин невысокого роста, в масштабах наших - музыкальный виртуоз, исполнитель сатирических куплетов про Гитлера и его приспешников. Танцоры разучили “чечетку”, изображая союзников, которые долго и упорно не открывали 2-й фронт, топчась и топчась на одном месте.
Девчата с радостью начали посещать репетиции. В Иркутске напросилась к нам бойкая невысокая сандружинница Мариолла Якимова, дочь цыганки и среднеазиата. Глаза черно-каре-масленые с зелеными крапинками, большие и открытые, так и брызжут весельем. Лицо смуглое, живое, походка быстрая и раскованная. Язык смелый, дерзкий, но чаще доброжелательный.
В общем, Мариолла среди нас, русоволосых, сдержанных и стеснительных, была, пожалуй, даже не белой вороной, а скорее жар-птицею. С ее приходом художественная самодеятельность пошла круговертью, как ветер весенний. И в центре - всегда она. Голос высокий, красивый и сильный, не то что у некоторых современных “звезд”, которые без микрофона и слова не могут произнести, а в движущемся вагоне не услышать бы и “мяу”.
К тому же наша Мариолла - классная танцовщица. Появился в программе необычный номер - «Цыганский табор». Нам-то не во что переодеться, а уж Мариоллу общими усилиями удалось преобразить в цыганку. Электрик Г ригорий Васильевич Г орлов (москвич) смастерил «костер» из крашеных электролампочек и дровишек. Получилось изумительно. Свет выключался, и цыганка у костра пела и танцевала под гитару и балалайку сестер Галки-ных. Помогала ей и другая исполнительница цыганских романсов санитарка Капитолина Кожина.
В солистах и чтецах, в танцорах недостатка не было. Появился в программе такой редкий и весьма оригинальный номер, как отгадывание мыслей на расстоянии. Замполит дал нам с медсестрой Марией Горловой таблицу из клеток. По вертикали в крайней слева колонке написаны слова вопросов (как, какой, можешь ли, узнай, догадайся, потрудись, попытайся и т.п.), а в верхней колонке по горизонтали - правильно, хорошо, спасибо, молодец и т. д. В остальных колонках имена, звания, из нашего обихода названия вещей: расческа, часы, очки, платочек, письмо, документ...
Я сижу на сцене с плотно завязанными глазами, а Мария ходит среди зрителей и задает мне вопросы. Начальные слова ее из крайних колонок сходятся в какой-то клеточке таблицы, и я должна зрительной памятью быстро определить ответ.
Перед началом концерта перед незнакомой публикой через посредников мы заранее узнавали несколько имен, вписывали в свою таблицу и всякий раз отгадывали. Это производило фурор. А закончился этот номер для нас обеих самым позорным и плачевным образом.
Однажды на какой-то узловой станции стояли в отстое, замполит решил «утереть нос» своему коллеге из другого ВСП и пригласил его на концерт, разумеется, со всем офицерско-сержантским составом.
Начали с хора, которым вдруг ни с того ни с сего выскочил дирижировать сам Бедрин, чего никогда не бывало.
Как сейчас вижу его большеносое тонкое лицо с черной щетинкой, лоб с высокой залысиной, крепко сжатые тонкие губы и невероятную серьезность, и всю его сухощавую фигурку с погонами старшего лейтенанта, подскакивавшую и усердно размахивавшую руками в лад - не в лад. Спели мы отвратительно: каждую распирал невольный смех над непрошеным дирижером, где уж там петь. Умный человек, и надо же ему было так поступить! Вот что значит сиюминутное тщеславие.
Последующие номера прошли успешно. Заключительный - наш с Марией. Сначала все шло гладко, раздавались вздохи восхищения зрителей. И дернул же чертик меня за язык вместо слова «майор» сказать «булавка».
Грянул дружный смех, а незадачливые маги с ракетной скоростью ретировались за кулисы, поругались там, расплакались дуэтом. То ли Мария ошиблась, то ли у меня «мозга за мозгу заскочила». Сколько ни уговаривал нас потом замполит выступать, мы категорически отказались. Таблица та сохранилась у меня вместе с письмами военных лет до сих пор. Надеялась обучить «отгадыванию» сына с другом-отказались, а внуками не предлагала.
В рейсах с ранеными человек по десять ходили мы по вагонам и пели под баян, начиная обычно с песен: «Кто сказал, что надо бросить песню на войне, после боя сердце просит музыки вдвойне...», «Играй, мой баян», «Ой, Днепро, Днепро...», потом - «Вася-Василек», «Смуглянка» и другие, близкие сердцам наших слушателей песни. Популярными были стихи «На дорогах Смоленщины», «Жди меня», «Слушайте, товарищи». А проникновенные слова, голос и интонации кладовщицы Нины Улановой запомнились больше других: «К тебе сквозь туманы, леса и поляны летит мой конверт голубой!»... У медсестры Людмилы Грачевой репертуар стихов был легкий, с юмором и тоже очень популярный.
А солистки чего стоили! Мариолла, Нина Мешалкина, Капитолина Кожина, Зоя Лукашенко. Пишу, а голоса подружек дней моих суровых как бы звучат сегодня и мысленно видятся их милые лица. И плясуньям Тае с Руфой как-то удавалось в узком проходе вагона показать свое искусство.
Светлели хмурые лица бойцов, появлялись улыбки и как бы оттаивали загрубевшие боями и ранениями их души. Аплодировали дружно. Помнится, после романса Капы Кожиной «В дверь стучится зимний ветер» вдруг один из «знатоков» закричал громко: «Попросим Рину Зеленую!». И вагон взорвался от аплодисментов и криков «Бис». Неважно, что исполнительница цыганского романса похожа на известную актрису, как земля на небо.
( продолжение следует.)
Анна СЕДУНКОВА-ПОПОВА.
Поезд милосердия. Асбест, 2003 г.