В пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион» есть такой диалог: Непомук. Да, Да! Ей не обмануть меня! Ее фамилией не может быть Дулиттл. Хиггинс. Почему нет? Непомук. Потому что Дулиттл - английская фамилия. А она никакая не англичанка. Хозяйка. Какая чушь! По-английски она разговаривает просто чудесно. Непомук. Слишком чудесно! Можете вы показать мне хоть одну англичанку, которая бы разговаривала как следует по-английски? Только иностранцы, которых учили разговаривать на английском языке, разговаривают на нем хорошо. Речь идет о цветочнице Элизе Дулиттл, которую профессор Генри Хиггинс превратил в леди. Так можно сказать и про британцев, заигравших в начале 60-х блюз, музыку с афроамериканскими корнями. И как заигравших! Явно не афроамериканцы, а "иностранцы" - так хорошо выучились исполнять афроамериканский блюз. Возможно, это гиперкомпенсация, но она породила уникальное британское чувство блюза. На кончиках пальцев гитаристов оно разнеслось по Альбиону. Но первая передача - дело рук двоих. Алексиса Корнера и Джона Мейолла. В этих руках и руках тех, кто учился у них, блюз удавалась сохранить не в лучшие для него времена. Стараниями Корнера и Мейла возникла большая «школа-студия» британского блюз-рока, откуда вышел собственно британский рок во всем своем цвете (он вышел именно оттуда, а не был заимствован у американцев). Сегодня Джону Мейоллу, одинаково виртуозному гитаристу, клавишнику и харперу 90. Блюзовую культуру ему открыли не Мадди Уотерс, Вилли Диксон и Хаулин Вульф, а - гораздо раньше - отец, джазмен-гитарист, познакомивший его с более ранней классикой блюза: от Ледбелли до Пайнтопа Смита. Джон Мейолл продолжает заниматься рукотворением первозданного блюзового чувства, смешивая дыхание болот Луизианы и мичиганские ветра Чикаго с туманами Альбиона. И оставаясь при этом самым выдающимся "иностранцем" в музыке кровей Дельты Миссисипи. Владимир Кудрявцев
