Сефардский еврей Модильяни приехал в Париж в 1906 году, чтобы стать художником. Город еще не оправился от «дела Дрейфуса», но уроженец итальянского города Ливорно, где издавна селились евреи, бежавшие от испанской инквизиции и прочих преследований, не собирался в Париже ассимилироваться (хотя с его родившейся во Франции матерью, свободным владением французским и лицом то ли итальянца, то ли француза мог бы сойти за «своего»). Он хотел быть другим: «Модильяни, художник и еврей» - так он представлялся незнакомцам.
Неудивительно, что очередную большую выставку, посвященную Модильяни, приготовил Еврейский музей. Она откроется 15 сентября. В центре ее внимания – первые парижские годы художника, годы поисков стиля и личностной трансформации из хорошо одетого, вежливого, сдержанного юноши с классическим образованием в буяна, алкоголика и наркомана, яростно сжигавшего свою жизнь в поисках риска и новых ощущений, которые могли бы питать его творчество. Больше всего он боялся «буржуазности». Впрочем, она ему и не грозила. Он родился в обанкротившейся семье, настолько бедной, что все более или менее ценное в доме снесли на кухню, где шли роды: согласно старинному закону, кредиторы не могли ничего брать с постели роженицы или матери новорожденного. Мать была его первой учительницей, внимательно следя за его развитием (о чем свидетельствует ее дневник) и поддерживая его интерес в искусству. В 11 лет Модильяни пережил первую атаку плеврита, в 14 – тифозную лихорадку, в 16 – снова плеврит. Вскоре диагностировали туберкулез. Месяцы болезни были временем интенсивного чтения (под влиянием деда по материнской линии он рано увлекся философией, его героем позже станет Ницше) и рассматривания многочисленных альбомов по искусству. Рисовал он с раннего детства, и в бреду мечтал о Флоренции и ее музеях. Мать обещала, что как только он выздоровеет, они туда поедут. Они побывали и в Риме, и на Капри, и в Венеции. По возращении подросток пошел учиться живописи у лучшего художника Ливорно, Гульермо Микели примыкавшего к ныне забытому за пределами Италии антиакадемическому движению. Но и тут Модильяни многое делал по-своему: в момент увлечения импрессионистами вопреки призывам учителя работать на пленере предпочитал студию, и даже когда писал пейзажи (ныне известно всего три), выбирал стилистику Сезанна. Ему особенно удавались «ню», и рисунок был его страстью. После месяцев учебы в художественных школах Флоренции и Венеции он появится в Париже, кстати, в тот же год, что и испанец Хуан Гриз и итальянец Джино Северини, и несколькими годами раньше, чем Сутин и Шагал. В первые парижские годы Модильяни работал как в лихорадке, в день создавая порой до сотни рисунков. Большинство погибло, уничтоженное им самим или брошенное при переездах из студии в студию, раздаренное натурщицам, любовницам, знакомым, не всегда понимавшим их ценность. Одним из немногих, кто рано оценил Модильяни-художника, стал молодой врач Поль Александре. Интересуясь современным искусством, он купил дом – знаменитую «Дельту», разбив его на мастерские для художников. В одной из них поселится Модильяни, изгнанный из предыдущей студии за неуплату. Очарованный образованностью, личным обаянием и талантом Модильяни, Александре стал ранним и активным покупателем его работ (собрав в конце концов 25 картин и 450 рисунков), помогал получить заказы на портреты и сам их заказывал, поддерживал после разочарования первых выставок (в 1907 году несколько работ Модильяни были представлены без особого успеха в Осеннем салоне, в 1908 - в Салоне Независимых). Их дружба продлится до начала войны, которую Александре проведет на фронте, в должности врача. Многие работы на выставке взяты из коллекции Александре. Некоторые впервые оказались в Америке. Кроме 130 рисунков (в том числе и изображений Анны Ахматовой, возлюбленной и музы, 1910 г.), это еще и 12 живописных картин (среди них неоконченный портрет Александре) и семь скульптур Модильяни – рядом с теми, что, возможно, оказали на него влияние. Скульптурой художник активно занимался между 1909-м и 1914 годом, вдохновленный знакомством с еще одним парижским иммигрантом Константином Бранкузи и с искусством античности (мотив кариатиды), Египта (удлиненные формы), Африки (воздействие африканской маски). Многие рисунки того времени были подготовительными эскизами к скульптурам, и вглядываясь в них сегодня, понимаешь, как тщательно художник работал над пластикой лица, ища баланс индивидуального и обобщенного. Скульптуру пришлось оставить: слишком велики были физические затраты, да и камень доставать было непросто. Но поиски не прошли даром, сказавшись в живописных портретах. |
