До войны он работал в КБ ленинградского завода "Красный металлист" и был одним из ведущих проектировщиков первых советских эскалаторов. В 1941 году в КБ создавались "лестницы-кудесницы" для очередной станции московской подземки, и в начале июня руководство "Красного металлиста" отправило его в Германию для приемки оборудования. Дома его ждут супруга Антонина, певшая в хоре Кировского (ныне Мариинского) театра, и маленький сын (мой отец).
Из воспоминаний Павла Тюменева...
"...Наш поезд въехал на территорию Германии. Уже рассвело, и можно было поднять штору на окне вагона (правила светомаскировки у них соблюдались строго). От увиденного защемило сердце. На восток двигались немецкие войска, эшелоны с военной техникой, грузовыми и легковыми машинами. На опушках леса стояли цистерны с горючим. Справа и слева от железной дороги со взлетных площадок поднимались и опускались самолеты.
Мы ехали навстречу надвигающейся войне. Почему столько наших людей направлялось в Германию перед самой войной? В день объявления войны полторы тысячи советских граждан оказались в Германии, тогда немецких подданных в СССР осталось меньше двухсот..."
"На одной из станций наш поезд и встречный оказались рядом... Нас приветствовали немецкие дети. Но они не махали руками, как это делается обычно. Они выбрасывали вперед правую руку и кричали: "Хайль!" А самые маленькие, которые не могли произнести это слово, - только выбрасывали руку".
На тот момент советские люди, едущие в Германию, считались торговыми партнерами, а вот на обратном пути, когда уже шла Великая Отечественная, маленькие дети тоже будут пытаться приветствовать пассажиров, а матери и отцы будут бить их по рукам.
Группа советских инженеров, в их числе и дедушка, разместилась в частном пансионе неподалеку от торгпредства СССР.
"Утром двадцать второго (мы еще ничего не знали) вызвали горничную, чтобы она сварила для нас кофе и яйца. По ее взволнованному состоянию было видно: случилось неладное. Она произнесла: "Между Германией и Советской Россией война". И сразу заплакала: "Безумец (она имела в виду Гитлера) пошел войной на русских". Она сообщила, что ее муж погиб в Норвегии в 1940 году, и теперь она не может слышать слово "война".
Я был в состоянии шока. Что теперь делать? Куда уходить? Наверняка советское посольство и торгпредство под контролем немцев, а дипломатических документов у нас нет. Оставался "Советский дом" (русский клуб), куда мы направились, надеясь узнать хоть что-то".
Дедушка считал, что тот факт, что их не арестовали рано утром, говорит о том, что хозяева пансиона не сообщили в гестапо, что у них живут русские. Арестовали их уже в "Советском доме" и отправили в гестапо. К тому времени туда уже привезли других советских граждан, а также русских эмигрантов. Здесь дедушка встретил бывшего профессора Киевской духовной академии, бывшего крупного московского домовладельца, бывшего военнопленного Первой мировой.
Дальше - Дахау...
"Наши специалисты оказались первыми русскими пленными. Правда, по соседству располагались бараки с французами, но Франция уже давно была оккупирована гитлеровскими войсками. Русских женщин (жен наших работников, переводчиц, секретарей, персонал столовых) поселили в отдельном бараке. Каждому из нас выдали по тяжелой фаянсовой миске, а также кружку и ложку. Каждый человек, оказавшийся в лагере, лишался имени и фамилии, ему присваивался номер. Все без исключения были обязаны постоянно носить на шее железный кружок, который висел на шнурке. Я стал номером 715. Согласно номерам мы были обязаны выстраиваться (по группам) возле своих бараков для утренней и вечерней проверок и других сообщений начальства лагеря. Иногда в ночное время приходили патрули в сопровождении злых собак, которых крепко держали на поводках. Разъяренные собаки были готовы наброситься на людей".
Об одной из утренних проверок дедушка рассказывает особо.
"Мы построились в порядке номеров. В числе проверяющих была переводчица - молодая женщина в форме гестапо. Она обошла вдоль всего ряда наших товарищей, вглядываясь в них, затем на обратном пути ее взгляд остановился на мне. Она в упор смотрела на меня минут десять. Она мне ничего не сказала, но и я не произнес ни одного слова. Что она хотела прочесть на моем лице - только могу догадываться. Может, она ждала, чтобы я сделал выброс правой руки и произнес "хайль Гитлер!", тем самым давая согласие перейти на их сторону. Или же она ждала, что я не выдержу ее взгляда и оскорблю ее и буду тогда расстрелян".
"...Даже в концлагере чувствовалось: немцы - народ расчетливый, хозяйственный. Вот пример. В первые дни пребывания мы не ели бурду, приготовленную из конских голов, выливая "обед" в деревянные бачки для отходов (наши сотрудники смогли захватить с собой несколько банок консервов - ими поначалу и питались). Как-то немцы обнаружили, что в бачок попала железная банка из-под консервов. Вот этот мелкий факт явился поводом для внеочередного построения. Начальник лагеря строго предупредил нас, заметив, что "свиньи железа не едят".
Дедушке, насколько я помню, было неловко за то, что, хотя группа советских командированных и была в концлагере, всех ужасов его им, к счастью, не суждено было испытать.
"Это давало надежду. Мы полагали, и не ошиблись, что переговоры о нашем освобождении ведутся, что советское правительство нас не забыло. Наша судьба зависела от одного: подпишут или нет соглашение об обмене советских подданных на немцев, находящихся в СССР".
Переговоры действительно велись. Немцы предлагали обмен по принципу "один на одного". Но советское правительство все-таки настояло на обмене "всех на всех". В Дахау снова подогнали автобусы, посадили в них командированных, выдав им сухой паек, состоящий из черствого хлеба, куска колбасы и почему-то двух пачек советских папирос "Казбек". В Берлине посадили в специальный охраняемый поезд. Путь домой был долгим. Ехали через Вену, Прагу, Белград, Софию, Стамбул, Эрзерум. Из Эрзерума прибыли в Ленинакан, оттуда в Москву и затем в Ленинград.
Все это время семья не знала, что с ним. Супруга Антонина отказалась эвакуироваться вместе с Кировским театром, отправив из Ленинграда только свою мать и маленького сына. Она дождалась возвращения мужа - ослабленного и истощенного, и они вместе оказались в блокадном кольце. Но это, как говорится, уже другая история...
