Народный артист СССР выразил свои чувства на церемонии открытия именной звезды короткой фразой:
«Хотя в нашей ментальности нет такого, чтобы при жизни открывали звезду или памятник, но мне приятно. Если это принятое сейчас во всем мире направление будет ориентировать молодежь на правильное поведение, я не против стать ролевой моделью для них».
Сын двух матерей
Я рано научился принимать самостоятельные решения. Грех так говорить, но иногда я думаю: может, и хорошо, что у меня не было отца. Вернись он с фронта, никогда не пустил бы меня в актеры: эту профессию в ауле не уважали.
За славу, известность, успех на сцене и в жизни я платил бессонными ночами и слезами. Не единожды мое имя за глаза пытались смешать с грязью, хотя в глаза никто из моих недругов не упрекнет меня в том, что я кого-то предал или оболгал, потому что этого не было никогда.
Я сыграл на сцене Ауэзовского театра около 30 ролей, но в 18 лет ни о какой актерской профессии не то что не помышлял, даже не знал таких слов, как «театр» или «филармония». Все мои познания в культуре ограничивались фильмами «Чапаев» и «Амангельды», которые я смотрел по десятку раз. Для этого я, босоногий подросток, шел пешком в соседние колхозы. И каждый раз молил Бога, чтобы Чапаев и Амангельды остались живыми! Каково же было мое удивление, когда я увидел «живого» Амангельды в театре! Я был до того простодушен, что до встречи с Елубаем Умурзаковым не воспринимал его как актера. Это был Амангельды — святой, с моей точки зрения, человек. И точка!
На актерский факультет консерватории я поступил без любви и желания, а вынужденно-случайно. Как и все наши аулчане, считал актеров легкомысленными, распутными и сильно пьющими людьми. Поэтому года три даже стеснялся говорить в ауле, где учусь. Любовь к профессии пришла после встречи с корифеями казахской сцены: Калибеком Куанышбаевым, Серке Кожамкуловым, Идрисом Ногайбаевым, Рахией Койчубаевой, Сабирой Майкановой, Шакеном Аймановым… Меня потрясла их образованность и интеллигентность!
Сам-то я в те годы был неловок, неуклюж, по-деревенски стеснителен. Никто мне не предлагал играть героев-любовников. Начинал я с массовок. И слава богу! Иначе, наверное, не был тем, кем стал сегодня. Это было бы равносильно попытке начать строить дом с крыши. Так было с Сергеем Гурзо. Он в 22 года стал лауреатом Сталинской премии за роль Сергея Тюленина в фильме «Молодая гвардия», не выдержал славы и рано исчерпал себя творчески. Зато Михаил Ульянов и Иннокентий Смоктуновский, начинавшие в провинциальных театрах, были подготовлены к славе, которая обрушилась на них уже в зрелые годы. Так и я: поставь мне сейчас хоть десять памятников из золота или вдруг облей ушатом грязи — все выдержу и инфаркта уже не получу.
Первой моей самостоятельной работой на сцене была роль во втором составе трагедии «Абай». Я играл Айдара, ученика поэта. Когда режиссер постановки Азербайжан Мамбетов скомандовал: «Давай, выходи!» — актеры встретили мое появление на сцене смехом. Смеяться было над чем! От того, что я не знал, куда девать руки и ноги, у меня, кажется, и мысли одеревенели. Но больше всего смущала партнерша. Шолпан Жандарбекова годилась мне в матери, но в спектакле играла мою возлюбленную. Несмотря на ее уговоры: «Мы же с тобой всего лишь партнеры!» — я не знал, как сказать ей слово «люблю».
«Я вам еще покажу, кто есть кто», — пообещал я мысленно труппе, которую в тот момент ненавидел. Смех старших коллег так подстегнул меня, что дальше я работал над ролью как проклятый, да еще успевал бегать вечерами в театр (он тогда был объединенным) на спектакли и русской, и казахской труппы. И зритель принял моего Айдара! Маленький успех окрылил. Так начинался мой роман с театром, с упрямства, настырного желания постичь все его секреты. Любовь к нему входила в мою жизнь постепенно вместе с первыми поощрительными, а потом уже бурными, идущими от сердца аплодисментами зрителей…
