Публицист Носиков: «То, что у нас не отнять, — самое тяжелое»
Издание «Собеседник» опубликовало интервью с бывшим генеральным директором издательского дома «Коммерсант» и автором проекта «Гражданин поэт» Андреем Васильевым.
Издание «Собеседник» опубликовало интервью с бывшим генеральным директором издательского дома «Коммерсантъ» и автором проекта «Гражданин поэт» Андреем Васильевым.
Я смог дочитать его до конца.
После прочтения этого теста, наполненного до краев комфортабельным, обжитым, обставленным мебелью, полным самоуважения отчаянием, которое, как мне ранее казалось, может в таком чистом виде существовать только в аду, мне захотелось немного поговорить о том, что у человека нельзя отнимать ни в коем случае. Просто потому что это прекращает его как человека. Лишает его чего-то главного, основного, что нельзя заменить или протезировать. То, что оставляет после себя только пустоту, дыру, из которой сквозит в наш мир чужой холод.
Когда мы обсуждаем самих себя, рано или поздно кому-то обязательно приходит в голову вспомнить тех наших соотечественников, что уехали. О том, что они нигде в своих новых родинах не создают традиционных для других нардов диаспорических структур. Зашла об этом речь, конечно же, в «Собеседнике».
Вот этот кусок:
«Так вот, вся идея про другую Россию за рубежом — это полная хрень. В свое время Володя Яковлев развел Прохорова на журнал «Сноб» такой же идеей: а давайте создадим интеллектуальное комьюнити из думающих на русском людей. Я всегда считал, что это полное фуфло. Прохоров на это потратил от 100 до 200 млн долларов. И что из этого получилось? Ни-че-го».
«Так мы просто негодные к такому объединению, поэтому у нас нигде нет нормальной русской диаспоры?»
«Хороший вопрос. Потому что там ущербные люди собираются. Скажем, в Лондоне люди не группируются, там нет русского гетто. А там, где оно есть, скажем, в Берлине, — это просто ущербные люди. Люди, которые боятся учить иностранный язык. Это, кстати, у Довлатова хорошо описано: как русские люди, живя в одном квартале Нью-Йорка, стараются не учить английский».
Некоторое количество лет назад я и мои товарищи также решили создать сообщество для русских по всему миру. Дать им дом. Место, где они бы могли общаться, спорить, обмениваться мнениями. Переживать за родину, наконец. И делиться этими переживаниями. И знаете, все получилось. Такое сообщество фактически само выросло на проекте сайта «Однако» и успешно существовало несколько лет. И я не заметил, чтобы там были ущербные люди. В основном это были как раз люди успешные, прекрасно знающие иностранные языки, с высоким уровнем дохода, интеллектуальными профессиями. Они жили по всему миру — от Японии до Швеции, с некоторыми из них мы продолжаем общение и сейчас — после закрытия проекта. А некоторые уже вернулись и здесь не менее успешны, чем были там.
В чем дело?
Почему возникла разница в выборке?
У меня есть гипотеза, которую, как мне кажется, стоит рассмотреть.
Дело в том, что контингент, отобранный «Однако», — это люди, которые ехали для того, чтобы кем-то стать, не прекратив быть собой. Они ехали, потому что их звали. Они ехали, чтобы быть программистами, чтобы быть учеными. Они ехали за успехом.
Контингент, который отбирают для «Снобов» и «Комментаторов», — это люди, которые бегут с родины, чтобы перестать быть теми, кому выпала невыразимая тяжесть быть русскими — жить в русской истории, культуре и судьбе, разделяя с Россией все ее сюжеты и смыслы.
Люди же, которые не чувствуют себя ущербными членами депривированной группы, не собираются притворяться кем-то, они не боятся иностранного окружения, у них есть естественная потребность переживать за существенную часть своей идентичности. И поэтому они приходят туда, им предоставляют эту возможность.
Мне кажется, что разница между авантюристом и беженцем должна быть понятна даже Васильеву. Впрочем, нет. Я сейчас объясню почему.
Наша интеллигенция чего только не делает для того, чтобы как-то оспорить патриотизм. Призывают себе в союзники и учителя то Толстого с его обличительной речью:
«Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти... Патриотизм есть рабство».
То Самюэля Джонсона:
«Патриотизм — последнее прибежище негодяя».
Наивно и даже как-то умилительно, ведь для того, чтобы к кому-то из авторитетов апеллировать, его надо бы и прочитать, чтобы уточнить, то ли он вообще имел в виду. Не написал ли он случаем когда-нибудь «Войну и мир», «Севастопольские рассказы» или еще что-нибудь патриотичное, не имел ли в виду ложный демагогический патриотизм, под которым скрывают личную нечистоплотность и корыстные цели.
Патриотизм, как это ни странно слышать нашему современнику, которого учат пренебрежительно относиться к нему из каждого респектабельного издания, — это одно из условий обычной человеческой полноценности. Такой же, как наличие органов, способности мыслить, различать добро и зло, хотеть их различать. И последние три пункта зависят от наличия у нас доступа к сокровищнице человеческого опыта соприкосновения с добром и злом и современной мысли о добре и зле. Как культура.
А культуру не может создать никто, кроме народа. И существовать народ может, только если у него есть родина.
То есть наличие у нас народа и родины — это основа нашей культурной и этической полноценности. Способности быть людьми.
Наша человечность — это результат существования России, русской истории и русского народа.
Наличие или отсутствие любви к ним, наличие или отсутствие благодарности за эту полноценность — это в первую очередь говорит о том, что человек думает о себе самом.
В своей родине человек всегда видит собственное отражение. И его отношение к ней — отношение к себе.
Опять процитирую:
«… образовался проект «Гражданин поэт», и я понял, что для того, чтобы делать этот проект эффективно, мне нужно жить в России, чтобы пропитаться к ней ненавистью. На расстоянии у меня не получалось ненависти.
… когда Россия распадется на отдельные куски и перестанет быть этим лютым геморроем на теле земного шара, мир вздохнет с облегчением. К сожалению, я до этого не доживу. Но советую вашим читателям до этого дожить».
Я не хочу ругать бедного Васильева. Текст написан не для этого. Это невероятно тяжело — смотреться в зеркало, отражающее твою жизнь на истории, и видеть только распад.
Он все понимает. Россия мучает его фантомными болями на месте той пустоты, что образовалась в душе бывшего русского. Он хочет, чтобы эта боль прекратилась, мечтает, чтобы Россия исчезла, но понимает, что исчезнет сам.
Это беда огромной части нашей интеллигенции, запутавшейся в своих полуучености и полуобразовании, принимающей яркие фразы за истины, а мнения — за знания. Бросившей свою русскость где-то по дороге оттого, что тяжела, непонятна и постоянно нуждается в защите. Всю жизнь мучаясь между банкетами, на которых пытаются отключиться до беспамятства, чтобы забыть, что сами выбросили из себя то, что у них никто не мог отнять насильно.
Доказано тысячелетием.
Мы тоже знаем, что прекратимся раньше, чем Россия. Но это не приводит нас в отчаяние. Это дает нам надежду на то, что наши дела продолжатся вместе с ней.
Вся статья является исключительно мнением автора и может не совпадать с позицией редакции.