Парунов (Шустер) Александр Владимирович. Инженер-энергетик. Начальник Вычислительного центра. ч.2
Кухонные проблемы мы частично решили за счет приобретения электроплитки, но наше кухонное благополучие длилось недолго. Такими же умными оказались все наши соседи, и вскоре из-за перегрузки домовой электросети начались систематические выбивания электропитания. Но всё это казалось мне жалкими мелочами жизни по сравнению с теми ужасными неудобствами, которые я испытывал в том женском «общежитии», которое покинул в квартире тестя.
Да, ничего не скажешь, мой директор Матвей Зиновьевич Котляревский мыслил и строил масштабно, понимал какими методами нужно закреплять кадры на заводе. Наряду с заводскими корпусами напротив завода по Бульварной улице (с 1963 года она была переименована в бульвар Ивана Лепсе) и на вновь прокладываемой улице Героев Севастополя уже начали возводиться многоквартирные жилые дома. Там же нашим заводом строился целый пищевой комплекс – трехэтажный заводской Комбинат питания. На 19-ом километре Житомирского шоссе завод получил участок земли под строительство пионерлагеря. Мимо нашего завода начал ходить автобус маршрута №-2, следуя по ул. Гарматной, далее по Брест-Литовскому шоссе и по бульвару Шевченко в самый центр города. Одним словом, на бывшие цековские поля пришла глобальная цивилизация.
В мае 1951 год весь работающий советский народ в добровольно-принудительном порядке в очередной раз подписывался на государственный заём. У моих родителей была целая кипа облигаций ранее выпускавшихся госзаймов: Государственный 2% заём 1948 года, 2-й Государственный заём восстановления и развития народного хозяйства СССР (выпуск 1947 года), 3-ий заём под таким же названием (выпуск 1948 года), 1949-го и 1950-го. Поскольку правительство наше, очевидно, пришло к выводу, что народное хозяйство уже восстановлено, то новый заём назывался короче: Государственный заём развития народного хозяйства СССР (выпуск 1951 года). Подписка, как правило, осуществлялась на сумму месячного оклада и выплачивалась работником в рассрочку на 10 месяцев. Нас, студентов, чаша сия тоже не миновала – заставляли подписаться на нашу скудную стипендию. Поскольку подписка шла ежегодно, то народ фактически получал зарплату, заранее урезанную на 10%. Далее следовало томительное выжидание публикации в газетах тиражей выиграшей, разыгрывавшихся два раза в год. На 100-рублевую облигацию номинально можно было выиграть 50 тыс., 25 тыс., 10 тыс., 5 тыс., 1 тыс., 500 и 200 рублей. Если выигрывала облигация меньшего достоинства, то счастливчик получал соответствующую часть суммы выигрыша. Вся эта обираловка продолжалась ещё пять лет, и лишь в 1957 году было отменено узаконенное изъятие денег из карманов трудящегося народа. Лишь почти через 20 лет с 1979 года начались печататься тиражи погашения имеющихся на руках облигаций.
...На производстве ЭВМ. Годы 1960-1962. В 1960 году руководство завода приняло решение о создании нового направления в производстве – выпуск электронных управляющих и электронных моделирующих машин. Толчком к этому послужили разработки инженеров конструкторского бюро при Вычислительном центре АН УССР (будущем Институте кибернетики АН УССР). Предполагалось освоить выпуск универсальной машины широкого назначения (УМШН) для автоматизации управления технологическими процессами и моделирующей машины для автоматизации раскроя тканей (ЭМРТ).
Поскольку разработчики были весьма далеки от реального производства, то обе разработки, особенно УМШН, были чрезвычайно сырыми. Поэтому заводу, по крайней мере первое время, предстояло стать опытным полигоном, а не серийным производителем. А руководителя такого производства можно назвать с одной стороны подопытным кроликом, а с другой стороны козлом отпущения. Думаю, не надо долго объяснять, что в первом варианте я имею в виду мучения начальника цеха с бесконечными переделками и усовершенствованиями, которые вносят конструкторы в своё детище по ходу производства. Что касается второго варианта, то есть, козла отпущения, то им становится всё тот же начальник цеха, на котором лежит неумолимый план выпуска и от выполнения которого зависит материальное благополучие коллектива цеха. Вот в шкуру такого подопытного кролика и, одновременно, этого самого козлика мне и пришлось облачиться.
Дело в том, что я уже порядочно подустал от бесконечного выколачивания штатов и фонда заработной платы для своего энергоцеха. Ведь приходилось обеспечивать жизнедеятельность быстро расширяющегося производства. А директор почему-то считал, что сначала надо запустить производство в новом огромном заводском корпусе, а уж потом думать об обеспечении его нормального функционирования нашей вспомогательной службой. Этот разрыв по времени постоянно ощущался в моём цехе и вызывал неоправданные сложности в работе. Кроме того, участки моего цеха были разбросаны по всему заводу, находясь «в приймах» у других цехов, а электроучасток вообще ютился в полуподвальном помещении. Я постоянно поднимал вопрос о необходимости строительства нашего корпуса, предусмотренного генеральным планом строительства завода.
Видно, директор устал от моей настырности и решил направить мою неуёмную энергию в другое русло. Мне было предложено возглавить совершенно новое направление в производстве – выпуск управляющих ЭВМ. Выше я упомянул, что речь шла о выпуске двух типов машин. Постараюсь вкратце описать их конструкцию. Машина УМШН состояла из пяти блоков: устройства управления (УУ), блока питания (БП), оперативного запоминающего устройства (ОЗУ), пассивного запоминающего устройства (ПЗУ) и устройства ввода-вывода (УВВ). Машина могла поставляться в зависимости от потребности заказчика в расширенной модификации: с расширенной памятью до восьми ОЗУ и до двух ПЗУ. Информация вводилась в память машины с предварительно подготовленной перфоленты, на которой набивались все исходные данные и параметры технологического процесса, а также соответствующие команды для запуска машины.
Надо отдать должное конструкторам – они постарались максимально унифицировать сами блоки и их начинку. Кстати, я забыл упомянуть главного конструктора – начальника СКБ ВЦ АН УССР, доктора технических наук Бориса Николаевича Малиновского. Сейчас он, если не ошибаюсь, уже академик.
Все блоки машины УМШН представляли собой унифицированные металлические шкафы высотой около одного метра. На внутренних боковых стенках шкафов были закреплены направляющие для приёма субблоков, а на задней внутренней стенке каждого шкафа крепились штепсельные розетки для вхождения блока в контакт с субблоками. Субблоки представляли собой унифицированные прямоугольные металлические короба высотой 15 см (их называли шасси). На дне такого короба закреплялись в два ряда многоконтактные приёмные штепсельные колодки. В колодки вставлялись платы печатного монтажа различной модификации. В зависимости от набора плат определялась функция субблока, и, соответственно, его место в том или ином блоке. Всего было 50 наименований субблоков под номерами от №1 до №50; плат было около 200 видов. Нижняя часть субблока была занята сожгутованными проводами, соединяющими платы со штепсельной колодкой на задней стенке субблока. Субблоками начинялись блоки машины в различных количествах и сочетаниях. Они свободно вставлялись и выдвигались из блоков машины по направляющим, что было очень удобно для их быстрой замены в процессе наладки машины. (Всю эту абракадабру сейчас заменили бы пару десятков микросхем, о которых тогда только мечтали!)
Машина ещё комплектовалась электрической пишущей машинкой «Оptima» производства ГДР. В машинке производились незначительные конструкторские доработки, после чего с её помощью в машину можно было вводить дополнительные оперативные данные по ходу работы. В комплект поставки машины входил также ГДР-овский телетайп. На телетайпе набивались перфоленты с параметрами технологического процесса, управление которым предполагалось автоматизировать.
Вторая машина – ЭМРТ – по внешнему виду напоминала фортепиано. Устройство её было значительно проще. Передняя вертикальная панель была заполнена ручками потенциометров, которыми устанавливались параметры раскраиваемой ткани, а на горизонтальной панели размещались ручки управления процессом расчета.
Весь 1960 год ушел на изготовление двух опытных образцов УМШН. При этом шла глобальная корректировка конструкторской документации, велась отработка технологических процессов, подготовка технологической документации, разработка и изготовление оснастки для штамповки металлических и прессовки пластмассовых деталей. Цех комплектовался инженерно-техническим персоналом и рабочими кадрами. Я не считал для себя зазорным выходить на проходную завода, чтобы совместно с начальником отдела кадров отбирать для цеха выпускников киевских школ: девушек – монтажницами, намотчицами, гальваниками; ребят – слесарями-сборщиками, отбраковщиками комплектующих изделий, настройщиками плат.
Постепенно подобрался отличный штат мастеров: Василий Бобровицкий – на монтажном участке, Владимир Дубина – на слесарном, Неля Соболева – на гальваническом участке. А участок настройки возглавил выпускник Киевского техникума радиоэлектроники Валерий Назаров. Этот высокий красивый 20-летний юноша оказался не кем иным, как тем малышом, который со своей мамой ехал вместе с нами в эвакуацию в посёлок Будённовку в далёком 1941 году. Я об этом эпизоде подробно рассказал в 4-ой главе. Фамилия отца Валерия была Кацнельсон, но мама его, слава богу, ухитрилась дать ему свою фамилию. И правильно сделала, потому что Валерия Кацнельсона никогда бы на наше закрытое предприятие не взяли. Такие были тогда времена…
У меня был замечательный начальник технологического бюро, или, как принято было говорить сокращенно, техбюро. Иван Николаевич Цема приехал в Киев из Вильнюса, где работал технологом на приборостроительном заводе нашего же министерства. Обладая значительным опытом работы технолога, он сделал очень многое, чтобы оснастить рабочие места технологическими картами, поставить на конвейер процессы слесарной сборки и монтажа, одним словом, наладить в цехе технологический порядок. Характер у него был – не подарок, но мы всегда находили с ним общий язык.
А вот впоследствии его принципиальность не раз многократно пагубно отражалась на его весьма бурной карьере. Судите сами. Иван Николаевич работал главным технологом нашего объединения, затем, повздорив с начальством, стал начальником сборочного цеха, затем был востребован на должность заместителя главного инженера по вспомогательному производству, и, наконец, стал главным инженером СКБ товаров народного потребления. Начальником этого СКБ он и закончил свою производственную деятельность.
Моим трудовым соратником в цехе была ещё одна весьма примечательная личность. Это был Алексей Алексеевич Сладков – мастер участка наладки ЭВМ. После службы в армии он поступил в КПИ. Закончил факультет, который тогда назывался примитивно «Счётные машины». Должен был продолжить учёбу в аспирантуре как отличник, но соблазнился обещанием директора завода обеспечить его квартирой, и поэтому оказался у меня в цехе.
В области электроники он был просто ас, а это было очень важным моментом на последнем этапе работы над машиной – её наладкой перед передачей заказчику. Благодаря ему была впоследствии организована служба сопровождения ЭВМ, то есть, запуск машины непосредственно у потребителя. Мы с ним были одногодки, но он уже успел развестись с женой и жил у своей сестры. При этом он неустанно повторял, что любит свою бывшую жену, и ему без неё очень тяжело. Периодически он договаривался с бывшей женой о встрече на её территории, но совместная жизнь длилась не более двух-трёх дней. При этой неустанной любви он не брезговал встречаться на сексуальной почве с другими женщинами. За его тонкий юмор, граничащий с сарказмом, в него была влюблена большая половина женского персонала нашего цеха.
Мастером гальванического участка была Неля Александровна. Красивая высокая молодая замужняя блондинка, с которой у меня сразу же установились отношения взаимной симпатии, чтобы не сказать больше. Вопреки неписаному закону наши отношения вскоре всё-таки переросли в служебный роман. Однако наши периодические отлучки в рабочее время в цековский сад напротив завода не повлияли отрицательно на производство. Я бы даже позволил себе выразить предположение, что они порождали какое-то творческое вдохновение. По крайней мере у меня, когда по возвращении в цех я, очевидно, приходил к выводу, что жизнь прекрасна и удивительна!
В 1961 году в моём цехе начался серийный выпуск машины УМШН. Она уже получила благозвучное название «Днепр». Над изготовлением машины в цехе трудилось уже свыше 200 человек. Не могу отказать себе в удовольствии проследить весь цикл её изготовления, так как только таким образом можно дать представление о тех трудностях, с которыми приходилось сталкиваться буквально ежедневно.
Платы, которые составляли электронную основу конструкции машины, поступали из заготовительного цеха в виде заготовок, нарезанных из больших листов фольгированного гетинакса. Он назывался фольгированным, так как его поверхность с одной или обеих сторон была обклеена медной фольгой. В первом случае он назывался односторонним, а во втором – двусторонним.
На гальваническом участке при помощи специальных трафаретов на каждую плату наносился слой краски в виде защитного покрытия части поверхности фольги. Затем платы опускались в ванну травления, где незащищенная краской медная фольга вытравливалась. Затем защитный слой краски удалялся и на поверхности платы сохранялся рисунок из меди, представляющий собой электрическую схему и буквенно-цифровую маркировку платы. На один край платы, который должен был быть вставлен в колодку субблока, сходились контактные окончания электросхемы. Эти контактные поверхности для обеспечения хорошего контакта проходили еще дополнительно гальванический процесс серебрения.
Далее платы поступали на участок сверловки. Отверстия диаметром 1 мм сверлились в тех местах электросхемы, где на плату должны были устанавливаться комплектующие изделия: диоды, триоды, миниатюрные сопротивления, конденсаторы, трансформаторы. Перед установкой на плату эти комплектующие изделия, а также ферритовые сердечники для трансформаторов проходили отбраковку на отдельном участке, оснащенном осциллографами.
Мы в цехе встретились с серьёзной трудностью, так как разработчики не просто установили типы диодов и триодов – они ещё установили дополнительные требования к этим элементам, сузив границы их параметров. А в эти зауженные параметры укладывались только полупроводники с военной приёмкой, то есть, используемые в изделиях, заказанных Министерством обороны. Для гражданской продукции, каковой являлась машина «Днепр», такие полупроводники не разнаряжались. Поэтому у нас возникла проблема значительного отсева полупроводников. А это вело к удорожанию нашей продукции.
Отбракованные диоды и триоды, а также сопротивления и конденсаторы, предусмотренные конструкторской документацией для электросхем плат, поступали на участок формовки. Здесь на ручных станочках ножки комплектующих изделий путем гибки приобретали форму, удобную для установи их на плату.
Отбракованные ферритовые сердечники поступали на участок намотки. Изготавливаемые здесь трансформаторы представляли собой ферритовое колечко диаметром 5-7 мм, на которое примитивным способом заводились две и более обмоток в виде витков провода малого сечения. Выводы обмоток лудились и маркировались навешенными бирками. Где-то через полгода в цехе автоматизации и механизации местный умелец по фамилии Гудзей, впоследствии назначенный начальником этого цеха, создал оригинальный станок тороидальной намотки. Станок сразу же прижился у нас в цехе и позволил резко повысить производительность труда на участке.
Все изготовленные платы, трансформаторы и отбракованные комплектующие изделия поступали в комплектовочную кладовую цеха. Здесь девушки-комплектовщицы по технологическим картам готовили комплектовки на каждый вид плат и выдавали их на рабочие места монтажного участка. На этом участке производилась так называемая набивка плат. На платы в просверленные отверстия устанавливались комплектующие изделия, кусачками откусывались лишние кончики, и изделия припаивались к медным проводникам на плате в предусмотренных техкартой местах. Работа была очень тонкой, кропотливой, требовала большой внимательности, так как неумелые действия сразу же приводили к нарушению целостности проводников на плате. Так же легко и просто было вывести из строя миниатюрные комплектующие изделия. Но со временем навыки и умение пришли к нашим монтажницам, и брака становилось всё меньше и меньше.(Я могу себе представить улыбку тех, кто спустя годы имел дело уже с готовыми микросхемами.)
Готовые платы с комплектующими изделиями уже носили название «ячеек» и поступали на участок настройки. Здесь на специальных электронных приборах проверялись функциональные возможности ячеек, определялась причина нарушения функции, производилась при необходимости замена комплектующего, вызвавшего нарушение. Грубо говоря, здесь шло устранение брака, допущенного в процессе монтажа.
На слесарный участок поступали детали, изготовленные в прессо-штамповочном, механическом и автоматно-револьверном цехах завода и прошедшие соответствующую обработку в заводском гальваническом цехе. А далее у нас происходила слесарная сборка шасси субблоков и каркасов блоков машины.
На участке жгутов на специальных шаблонах выкладывались цветные проводники, которые затем увязывались в жгуты. Жгуты готовились для всех видов субблоков и для монтажных работ в блоках машины. Здесь же готовились кабели со штепсельными разъёмами на концах для соединения блоков машины между собой и для включения машины в сеть. На монтажном участке шла распайка жгутов на шасси субблоков и в каркасах блоков машины.
Каждый вид субблоков комплектовался соответствующим набором ячеек, и эта комплектовка попадала на участок наладки субблоков. Наладчик вставлял ячейки в контактные разъёмы субблока и проверял функциональные возможности субблока на специальном электронном стенде.
Каждый блок машины комплектовался соответствующими проверенными субблоками, и эта комплектовка передавалась на участок наладки машины. Сначала шла наладка каждого блока машины со вставленными субблоками, а затем отлаженные блоки соединялись для окончательной комплексной отладки машины в различных рабочих режимах.
Работа работой, но приходилось думать и о благоустройстве цеха, который был под постоянным недремлющим оком руководства завода. На всех окнах в цеху висели красивые шторы, на подоконниках стояли вазоны с цветами. Давалось это нелегко, поскольку считалось, что не грех тратить деньги лишь на дорогую мебель, которой обставлялись кабинеты высокого руководства. В цехе соблюдалась идеальная чистота. Весь трудовой народ был одет в белые халаты, исключая гальванический и слесарный участки, одетые в халаты синего цвета. В цех все входили только в тапочках.
В мае 1961 года в жизни моей, как тогда говорили, произошло выдающееся событие – я был принят в кандидаты в члены КПСС. Процедура была довольно интересной. Сначала я был поставлен на очередь, так как инженерно-технический состав проходил только после приёма очередных четырёх рабочих. Эту очередь строго контролировал райком партии, пытаясь, очевидно, соблюдением этой пропорции представить, что нашей страной управляет партия, большинство которой составляет рабочий класс. Выстояв почти год в очереди, я, наконец-то, был приглашен на партком завода. Затем было заводское партийное собрание и последним – Жовтневый райком партии. Через год, в июне 1962 года, после повторного прохождения тех же инстанций мне обменяли кандидатскую карточку на партийный билет. (Беспартийный руководитель в те времена практически даже не мыслился.)
...13 марта (число-то какое!) 1961 года около 10 часов утра в Киеве произошла ужасная катастрофа. Вот как это было. В 50-е годы в Киеве широко развернулось жилищное строительство. Для увеличения выпуска кирпича Петровским кирпичным заводом понадобилось разрабатывать новые месторождения глины. Вывозить самосвалами огромные горы верхнего слоя грунта было слишком дорого, и власти приняли решение засыпать этим грунтом Бабий Яр. Решили обойтись более дешевым способом – гидронамывом: разжиженные водой земля и песок транспортировались по трубопроводу в район пересечения улиц Демьяна Коротченко (теперь – Елены Телиги) и Мельникова. Часть воды должна была впитываться в землю, остальная – уходить в дренажные колодцы. Но проектировщики и строители чего-то недоучли, и на месте Бабьего Яра образовалось огромное озеро, площадь которого составила около 1 кв. км, а глубина до 30 метров.
После больших снежных заносов прошедшей зимы в Бабьем яру скопилось ещё и огромное количество талой воды. Земляная дамба, сооруженная вместо бетонной, не выдержала напора массы воды, и жидкая пульпа – смесь воды с глиной – хлынула с высоты более 60 метров на жилой массив Куренёвку. Всё произошло настолько быстро, что люди погибали прямо в трамваях, затопленных выше крыши. Затоплена была улица Фрунзе и все прилегающие дома. Под трёхметровым слоем воды и глины оказался стадион «Спартак», трамвайный парк им. Красина.
Однако всё случившееся по указанию ЦК КПУ и Киевского горкома партии замалчивалось всеми средствами массовой информации. О всём ужасе произошедшего мы узнавали только благодаря пробивающимся через глушилки «Голосу Америки» и «Радио «Свобода», да от наших рабочих, которых по разнарядке райкома направляли на раскопки. Погибло почти две тысячи человек, застигнутых катастрофой врасплох. Тогдашнего председателя исполкома Киевсовета Давыдова неоднократно предупреждали о возможности прорыва. Но он просто выставлял «паникеров» за дверь. Узнав о случившемся, он, говорят, вмиг поседел и, не выдержав мук совести, застрелился.
Единственным напоминанием о происшедшей трагедии служит обелиск, установленный в 2001 году, в 40-ую годовщину этого ужасного события, возле трамвайного депо силами его сотрудников. На нем высечены имена пятидесяти погибших водителей, кондукторов и прочих работников депо.
На работе у меня постоянно возникали трудности с обеспечением полупроводниковых триодов, специальных магнитопроводов для сердечников трансформаторов, используемых в блоках питания машины УМШН «Днепр». Заложенные конструкторами параметры не укладывались в нормальные условия поставок, и сотрудники отдела комплектации постоянно лишались прогрессивки из-за моего цеха. К этому ещё добавились трудности, связанные с проведенными по инициативе Хрущева в 1957 году пертурбациями в руководстве народным хозяйством. Огромная страна была разбита на многочисленные промышленные регионы, которые управлялись местными так называемыми Советами Народного Хозяйства, или, как их тогда называли, Совнархозами. Министерствам была отведена только роль технического надзора, в их ведении остались только научно-исследовательские институты. Нарушилась годами сложившаяся межведомственная кооперация.
В этих условиях у меня не было другого выхода, как искать прямые связи с поставщиками необходимой цеху продукции. А поставщиками были такие же закрытые почтовые ящики, как и наш завод. Пропуском на такие заводы служили мой допуск по форме №-2 и письма, в которых за подписью директора выражалась просьба принять начальника цеха, то есть, меня, для обмена опытом руководства крупными подразделениями. Дальше, попав на нужный завод, я шел прямо в цех и знакомился с начальником цеха, в котором изготавливалась нужная мне продукция. Поплакавшись друг другу в жилетку о своих трудностях и бедах, мы договаривались о встрече в одном из ресторанов, где быстро находили общий язык и понимание с его стороны моих нужд.
Как правило, сообщение о том, что я из Киева, почему-то всегда ускоряло решение моего вопроса. Через неделю я увозил из Москвы тяжеленные магнитопроводы, а если командировка была в Ленинград – то нужные мне полупроводники. Причём, часть продукции, скажу по секрету, доставалась мне даже вообще без оплаты. Ещё бы, ведь многие иногородние начальники цехов стали моими друзьями. Что поделаешь – таковы были издержки социалистического хозяйствования в нашей стране.
Очень непросто решался в командировке вопрос с обеспечением жилья. Гостиницы Москвы и Ленинграда были, как правило, забиты. Исключение, и то не всегда, составлял в Москве гостиничный комплекс на ВДНХ (гостиницы «Заря», «Восток», «Алтай», «Золотой колос») – но это было очень далеко, номера на четверых и ужасно некомфортно. В одну из первых командировок я по неопытности остановился в «Заре». Оказавшись один в четырёхместном номере, я вечером благополучно улегся спать. В два часа ночи ко мне в номер завалились три шофера-дальнобойщика. Поскольку дело было зимой, они целый час грелись, разливая по стаканам припасенную водку и закусывая луковицей. Но кульминационный момент наступил, когда они начали разуваться и развешивать для просушки портянки на батареи отопления. Эту «варфоломеевскую» ночь я запомнил надолго и сделал для себя правильные выводы.
Ну, а чтобы жить комфортно, приходилось всячески изощряться, в частности, запасаясь в дорогу украинскими сувенирами. Именно в 1961 году на киевской Кондитерской фабрике им. Карла Маркса изобрели «дежурный сувенир командировочного» – «Киевский торт». Этот сувенир весьма существенно помогал открывать гостиничные двери. В поезд №-2 Киев-Москва я садился как минимум с двумя «Киевскими».
Кроме того, я завёл специальную записную книжку, в которой были зафиксированы имена и отчества дежурных администраторов московских гостиниц «Киевской», «Украина», «Будапешт» и «Минск». Администраторы сменялись каждых четыре дня, поэтому нужно было созваниваться в определенный день, чтобы попасть к определенной благосклонной Марии Ивановне или Евфросинии Петровне. В общем, это была целая наука!
А в Киеве в году 1962-ом дела производственные на моём заводе не стояли на месте. Заказы на машины УМШН «Днепр» поступали со всех концов Советского Союза. Наша группа наладки во главе с Алексеем Сладковым работала в Горловке на азотно-туковом комбинате, на Ждановском металлургическом комбинате им. Ильича, впервые участвуя в автоматизации процесса выплавки бессемеровской стали, на Нижне-Тагильском металлургическом комбинате, под Москвой на закрытом почтовом ящике в Подлипках по испытанию ракет, и даже в ГДР на химкомбинате «Бунаверке».
На наш завод, несмотря на его закрытость, регулярно по указанию ЦК допускались иностранные делегации, да какие! При этом руководство завода, как правило, обязательно считало необходимым ознакомить высоких гостей с моим цехом, как форпостом выпуска передовой техники. Я, например, даже имел возможность напрямую общаться с руководителями правительств дружественных нам социалистических стран. Так у нас в цехе побывал Первый секретарь СЕПГ Вальтер Ульбрихт, его сопровождала взрослая дочь и личный переводчик. Сопровождал его также по должности тогдашний Председатель Совмина УССР Никифор Тимофеевич Кальченко.
В пуско-наладочных работах самое деятельное участие принимали и разработчики. Кстати, в 1962 году они отпраздновали большое событие: Вычислительный центр АН УССР Постановлением Правительства Украины был преобразован в Институт кибернетики АН УССР и его директором стал выдающийся учёный, академик Виктор Михайлович Глушков. А отдел наших коллег-разработчиков был преобразован в Специальное конструкторское бюро математических машин и систем при ИК АН УССР с организацией опытного производства.
В начале 1962 года Всесоюзная выставка достижений народного хозяйства в Москве прислала письмо с приглашением выставить в специализированном павильоне ВДНХ СССР нашу машину. Закипела работа – ведь речь шла о выставочном варианте машины, который по сути приравнивался к варианту с военной приёмкой. Работали чуть ли не в три смены, но машину отправили в Москву в обусловленный срок. При ней была прикомандирована наша бригада для демонстрационных показов. Результатом этих действий стало полученное мною Свидетельство о том, что я утверждён участником ВДНХ СССР».
За какие заслуги и с каким багажом в Свидетельстве почему-то ничего не говорилось, как ничего не говорилось об этом и в Удостоверении, которое я получил чуть позже. Изделие «Днепр» было открытое, но завод «Радиоприбор» был глубоко засекречен.
Механизм награждения был простой: руководство ВДНХ, учтя весомость экспоната и его популярность на выставке, выделяло определенное количество золотых, серебряных и бронзовых медалей, а персональное распределение осуществляло руководство завода. Золотую медаль получил только директор Котляревский, и это было безусловно справедливо. К медали прилагалась неплохая премия в зависимости от достоинства этой медали.
То ли под впечатлением организационных преобразований у наших разработчиков, то ли под впечатлением от наших успехов у потребителей, директор завода Котляревский принял решение на базе моего действующего цеха строить Завод-филиал по производству вычислительных и управляющих машин. В начале года произошла торжественная закладка фундамента будущего завода на Кольцевой дороге. Дорога эта впоследствии получила название Окружная магистраль.
В апреле 1962 года на нашем заводе произошла смена инженерно-технической власти. Наш главный инженер (и мой тесть по совместительству) получил предложение возглавить новый строящийся засекреченный Киевский завод «Генератор». У меня не было сомнения, что это инициатива не его, а директора Котляревского, у которого к нему были постоянные претензии по затягиванию им сроков решения важных технических вопросов. Как бы то ни было, а главным инженером киевского завода «Радиоприбор» 1 апреля 1962 года стал Валентин Арсентьевич Згурский. А Евгений Фёдорович не проработав на новом месте директором и двух лет, был отправлен на пенсию.
...Получив огромное удовольствие от поездки в Чехословакию, я не преминул воспользоваться каналами ВАО «Интурист», чтобы попытаться съездить еще раз за границу. Естественно, поскольку я работал на закрытом предприятии, то задачу я перед собой поставил не из лёгких. Дело в том, что при наличии допуска по форме №-2 выезд заграницу по туристским путёвкам в нашей стране не практиковался. Я уж не говорю о том, что речь вообще могла идти только о поездке в страны так называемого Социалистического содружества. Не буду перечислять какие мне чинились препятствия, но я их преодолел.
К этому времени в нашей семье начались трения. Инициатива, как правило, исходила от меня, но не из-за моего в общем-то не очень покладистого характера. Мне хотелось шагать в ногу со временем, я старался постоянно пополнять свои знания, много читал, занимался спортом, интересовался политикой. Для моей жены всё это было абсолютно до лампочки. Она остановилась в своём развитии на уровне школы, или, в лучшем случае, на уровне того музыкального училища, которое закончила чуть ли не десять лет назад.
Все мои попытки заставить её поступить в консерваторию и получить высшее образование наталкивались на обезоруживающий ответ: «А зачем это надо?». Она заделалась какой-то домашней квочкой, которую в какой-то степени интересовали только домашние дела. Если же таких дел дома не было, то она отправлялась на Брест-Литовское шоссе к родителям. Дома после позднего возвращения с работы меня ждала записка примерно такого содержания: «Я у мамы, приходи, поужинаешь и заберешь меня». Меня всегда это возмущало – чего я, усталый, должен переться к её родителям, когда у меня есть свой дом. Я решил, что, возможно, наш совместный отдых поможет мне разъяснить и привить ей мои жизненные принципы, моё кредо.
На июль 1962 года я раздобыл две путёвки на 18 дней в Болгарию: 8 дней по стране и 10 дней отдыха на Черноморском побережье. До того, как оплатить и получить эти путёвки, я должен был выбить свою характеристику за подписями начальника производства нашего завода, секретаря партбюро и председателя профбюро производственных служб. Эти подписи я получил только после того, как моя характеристика была обсуждена на партбюро, а затем утверждена на партсобрании производственной службы.
Далее я должен был эту же характеристику получить уже за подписями директора завода, секретаря парткома завода и председателя профкома. Получив с трудом эти подписи (именно с трудом, потому что каждый считал своим долгом меня от этой поездки отговорить, так, на всякий случай), я должен был отвезти характеристику в Жовтневый райком партии и ждать вызова на заседание бюро райкома, где должны были эту мою характеристику утвердить, расписавшись в верхнем правом углу и поставив печать райкома. Далее я сам вез эту характеристику и ещё какие-то заполненные анкеты с данными о моих близких и дальних родственниках в «Интурист». На обычных заводах этим делом занимался профком, но если бы я доверился моему многоуважаемому заводскому профкому, то фиг бы я куда-то поехал. Дело было бы угроблено на начальных стадиях его развития.
Примерно такую же процедуру, как у меня, с подписыванием характеристики прошла и моя жена, хотя, как «беспартийной галушке» и преподавателю музыкальной школы препятствий ей чинили поменьше. Это ещё не всё. В «Интуристе» нам назначили день, когда мы должны были явиться для прохождения инструктажа перед поездкой. Нас долго и нудно учили, как мы должны себя вести, как поддерживать за границей высокий авторитет гражданина и гражданки Советского Союза, какие сувениры и в каких количествах мы должны с собой брать, чтобы раздавать их в городах и весях. Нас учили, что ходить мы должны гурьбой, ни в коем случае не уединяться. Именно поэтому нас, советских, везде сразу и узнавали. Нас познакомили с руководителем группы и его заместителем, который ехал, как мы потом узнали, в составе нашей группы от КГБ совершенно бесплатно.