История политкорректности и политического самосознания, как формы цензуры и самоцензуры, началась в США не вчера и даже не позавчера. Еще в начале 90-х годов прошлого века Василий Аксенов рассказал мне историю, связанную с таким «столпом» американской (и канадской) академической жизни, как tenure (пожизненный преподавательский контракт).
(Сам Василий Павлович, будучи страстным противником политкорректности и мультикультурализма, однажды заметил: Рухнула американская мечта о плавильном котле нации Наблюдается диктатура меньшинств — тоталитаризм от противного... существует настоящий культ меньшинств. Я понимаю, что за ним стоит двухвековая демократическая традиция, но это другая крайность, для демократии самоубийственная. Принадлежность к сексуальному или национальному меньшинству не кажется мне какой-то доминантой личности.)
Подробное описание института tenure (а это ни много ни мало – целый свод процедур и правил, связанный как с его присуждением, так и лишением) описан здесь. В этой же колонке следует сказать, что для присуждения и расторжения пожизненного преподавательского контракта собирается постоянно действующая Межфакультетская комиссия, которая рассматривает (в отсутствие претендента на контракт) все аспекты его академической деятельности:
1. Уровень преподавания (отзывы коллег-преподавателей и студентов); 2. Научно-исследовательская деятельность (публикации в журналах мирового уровня с обязательной экспертной оценкой публикаций (peer-review journals) и получение исследовательских грантов, руководство диссертациями соискателя ми магистерской и докторской степеней); 3. Общественная работа (участие в кафедральной, факультетской и общеуниверситетской жизни); 4. Морально-этические качества претендента
Я лично знаком с институтом пожизненных преподавательских контрактов, поскольку после окончания постдокторантуры Корнельского университета (Cornell University) подавал заявления на занятие так называемых профессорских должностей, ведущих к получению через определенный период времени пожизненного преподавательского контракта (tenure-track professorship). К сожалению, институт пожизненного преподавательского контракта имеет негласный «возрастной ценз» (что, на мой взгляд также является определенной, хотя и объяснимой спецификой академической деятельности США дискриминацией), установленным негласно на уровне 38 лет. Дело в том, что не преподававший ранее ни в одном из крупнейших университетов «Лиги плюща» (Ivy League) выпускник постдокторантуры может претендовать (в подавляющем большинстве случаев) только на должность ассистента профессора (Assistant Professor), соответствующую в российской академической «табели о рангах» должности ассистента, и ведущую к пожизненному преподавательскому контракту. Период времени на этой должности до получения контракта составляет 5-7 лет, после чего успешный соискатель контакта переводится на должность Associate Professor (доцент), а затем (если он того заслуживает) на должность Full Professor (профессор). Поскольку продолжительность каждого из этапов продвижения по иерархической трехступенчатой профессорской лестнице составляет 5-10 лет, соискатель в возрасте 38 лет сможет достигнуть должности профессора в лучшем случае к 52 годам. Я думаю, что именно «возрастным» цензом и были вызваны мои неудачи на академическом поприще, поскольку признанная в США степень PhD, постдокторантура в университете «Лиги плюща» и публикации в самых престижных мировых научных журналах, наоборот, свидетельствовали об успешности моей научной карьеры. Но я приехал в США в возрасте 34 лет и закончил свою постдокторантуру только в возрасте 37 лет, в то время как возраст моих коллег по лаборатории (многие из которых стали впоследствии профессорами престижных американских университетов) не достигал и 26-27 лет.
А теперь вернемся к истории, рассказанной мне Василием Аксеновым. В то время (начало 90-х годов прошлого века) он был профессором Факультета славистики Университета Джорджа Мейсона (George Mason University), расположенного в пригороде Вашингтона (Фейрфакс, штат Вирджиния) и занимавшего место во второй сотне (143) престижных университетов США (довольно высокое место), а восемь его программ магистратуры и докторантуры входили в первые 25 программ пост-бакалавриата среди американских университетов. Хотя он и находится в пригороде одного из самых «черных» городов США, университет не является Исторически Черным колледжем или университетом (Historically Black College or University – HBCU) – еще один ярлык эры политкорректности и политического самосознания, поскольку (в отличие от пяти других вирджинских колледжей и университетов), среди прочих критериев его основной миссией не является повышение образовательного уровня Чернокожего населения.
Василий Павлович в пору рассказанной им истории состоял в Межфакультетской комиссии по присуждению пожизненного преподавательского контракта, рассматривавшего кандидатуру профессора математики. После обсуждения всех профессиональных и морально-этических качеств претендента (если кто забыл: «политически грамотен и морально устойчив»!), которые у претендента (отсутствовавшего в соответствии с правилами на заседании) слово взял Председатель комиссии: «Уважаемые коллеги! Мы сейчас обсудили подробности академической биографии нашего претендента и можем согласиться с тем, что он вполне заслуживает пожизненного преподавательского контракта. Через несколько минут вам всем предстоит тайное голосование по данной кандидатуре. Тем не менее, я должен сделать еще одно замечание, которое может повлиять на результаты голосования. Дело в том, коллеги, что наш претендент – белый мужчина, а как вы все знаете на Факультете математики уже трудятся восемь (!) белых профессоров мужского пола. Таким образом, если кандидатура нашего претендента будет одобрена, он станет девятым белым профессором Факультета математики. В то же время, хоть наш университет и не является Исторически Черным колледжем или университетом, он находится в пригороде Вашингтона – города с исторически высоким уровнем Чернокожего населения, и значительная часть нашего Попечительского совета – афроамериканцы. Ввод еще одного белого мужчины-прфессора в профессорский состав факультета вызовет, как бы вам сказать, негативную реакцию со стороны общественных групп, выступающих за расовую и гендерную справедливость, что может, в свою очередь, вызвать проблемы с финансированием наших программ. Я ни к чему вас не призываю, а просто прошу еще раз все взвесить перед голосованием. И еще один деликатный момент. Если (не дай Бог, конечно!) наш претендент будет забаллотирован, я хотел бы знать, есть ли среди присутствующих кто-нибудь, кто является другом претендента, чтобы донести до него эту печальную новость до ее официального опубликования».
Руку поднял один из присутствующих: «Я являюсь близким другом претендента и готов поговорить с ним в случае отрицательного исхода голосования, однако здесь кроется одна (мягко говоря) неприятность. Дело в том, что мой друг и наш претендент заикается, и, если новости будут плохими, он может испытать настоящий шок и вообще потерять дар речи».
На этих словах Председатель просто просиял: «Дорогой ты мой, так ведь это же здорово. Квота инвалидов по факультету еще не выбрана, и наш претендент просто, что называется, для нее создан!»
Мы тогда еще с Василием Павловичем посмеялись над рассказанным. А зря! Сегодня нам с ним было бы не до шуток.
Если же вернуться к заголовку этой колонки, то ответ пока неутешителен – света в конце тоннеля не видно, однако каждый может что-то сделать, чтобы окончить эту постыдную эру «культурного маккартизма». Я, например, предлагаю на инаугурации следующего Президента США попросить выступить со своим инаугурационным стихотворением Боба Дилана – лауреата Нобелевской премии по литературе. Я даже подобрал такое стихотворение (Blowing’ In the Wind – Унесенный ветром), само название которого много что значит для каждого американца, и перевел его на русский язык. Только знаю, что шансов на это очень мало, – он ведь белый мужчина да еще еврей!
Blowing’ In the Wind////How many roads must a man walk down//Before you call him a man?//How many seas must a white dove sail//Before she sleeps in the sand?//Yes, 'n' how many times must the cannonballs fly//Before they're forever banned?//The answer, my friend, is blowin' in the wind,//The answer is blowin' in the wind.////Yes, 'n' how many years can a mountain exist//Before it is washed to the sea?//Yes, 'n' how many years can some people exist//Before they're allowed to be free?//Yes, 'n' how many times can a man turn his head,//And pretend that he just doesn't see?//The answer, my friend, is blowin' in the wind,//The answer is blowin' in the wind.////Yes, 'n' how many times must a man look up//Before he can see the sky?//Yes, 'n' how many ears must one man have//Before he can hear people cry?//Yes, 'n' how many deaths will it take till he knows//That too many people have died?//The answer, my friend, is blowin' in the wind,//The answer is blowin' in the wind.
Унесенный ветром////Сколько дорог человеку пройти,//Чтобы назвать человеком себя?//Сколько морей белый голубь еще пролетит//Чтобы в песке зимовать?//И да, сколько ядер еще в вышине просвистит,//Пока вне закона им быть?//Мой друг, этот ветром ответ унесен,//Он ветром от губ унесен.////И да, сколько лет тому пику стоять,//Пока он не смыт в океан?//И да, сколько этим народам бывать,//Пока им свободным не стать?//И да, сколько раз упирая свой взгляд,//Мы притворимся – не видим опять?//Мой друг, этот ветром ответ унесен,//Он ветром от губ унесен.////И да, сколько раз ты, закинув лицо//Сумеешь прочесть небосвод?//И да, сколько ушей, чтоб не стать подлецом,//Надо иметь, чтоб услышать стон?//И да, скольким надо случиться смертям,//Чтобы знал, сколько их случится потом?//Мой друг, этот ветром ответ унесен,//Он ветром от губ унесен.////
Москва, апрель 2021 г.//
