Кучера Илью Ивановича Байкова наняли в придворную конюшню императора Александра I в 1801 году, и почти сразу он стал одним из влиятельнейших людей Петербурга. Даже генералы знали: хочешь передать прошение лично в руки императора – иди к Байкову.
История дружбы дворянина Дмитрия Александровича Лукина и его крепостного Ильи Ивановича Байкова вдохновила Валентина Пикуля на создание исторической миниатюры «Двое из одной деревни». Её герои – хозяин и кучер – вместе справляются с разбойниками и дружно празднуют семейные торжества, удивляя гостей недюжинной силой.
Лукин дал другу вольную ради работы куда более значительной – 1 декабря 1801 года Байкова наняли кучером в придворную конюшню Александра I. Миролюбивый и добрый богатырь настолько полюбился императору, что с тех пор на протяжении четверти века они не расставались ни на день – даже отпусков преданный кучер не брал. За это время вместе с императором он объездил пол-России и Финляндии, побывал в Варшаве, Вене и множестве других европейских столиц. И такая преданность была вознаграждена: в 1808 году кучер получает землю для строительства дома, да не где-нибудь, а на Фонтанке, между Аничковым и Чернышёвым мостами, ещё через пять лет – ссуду на строительство в 20 тысяч рублей, которую даже возвращать не пришлось. Но, на удивление, это не зависть — лишь ещё больший почёт.
О благосклонности императора к кучеру Байкову знала элита обеих столиц. И, конечно, пыталась этим пользоваться. Не было более верного способа донести идею или просьбу лично Александру I, чем передать её Илье Байкову. По версии Валентина Пикуля, государь даже сказал однажды кучеру: «Существует же у меня комитет для принятия прошений, так ты у себя дома свой комитет завёл». А потому даже генералы считались персонами менее влиятельными, чем этот лейб-кучер, и пытались завоевать его расположение и снисходили до приятельских объятий.
Александр Михайлович Тургенев упомянул в «Записках», что лично видел генерал-адъютанта Фёдора Петровича Уварова, который взбирался на козлы императорской коляски, чтобы обнять кучера Илью Байкова.
Среди множества просителей были и те, кто вызывал искреннее сочувствие лейб-кучера. Благодаря мемуарам Николая Ивановича Лорера сохранилась история о том, как Байков вызволил из казематов генерала Лошакова, который после боя самовольно уехал к красавице-жене, за что был осуждён и сослан. Жену в свете, конечно, не приняли, и все её прошения оставались безответны. Тогда-то и посоветовали ей просить Илью Байкова: «Он добрый человек и пожалеет вас».
Лейб-кучер велел генеральше ждать коляску императора на Адмиралтейском бульваре и нарядиться поярче, чтобы её можно было различить в толпе. Едва заметив Лошакову, Илья Иванович ловко правил лошадью, чтобы она переступила постромку и остановилась. В этот же момент женщина оказалась у ног Александра I и осмелилась озвучить просьбу о помиловании мужа. Прощение она получила, а кучеру император лишь пригрозил: «Илья, это твои штуки?»
Но сколько бы ни случалось подобных совпадений, Александр Павлович был всё так же благосклонен к своему бессменному кучеру. И на гауптвахту в 1822 году Байков угодил вовсе не из-за очередного назойливого просителя. Разозлить императора ему удалось всего одним словом – «знаю».
Случай этот описан в «Записках декабриста» Лорера. Илья Байков сам рассказал ему, что государь никогда не называл адресов, а лишь кивал в ту сторону, куда следует повернуть, поэтому кучер постоянно поглядывал на хозяина. И однажды, увидев очередной кивок, Байков сболтнул: «Знаю, ваше величество», на что моментально получил гневный ответ: «Кучер ничего не должен знать, кроме лошадей!» А по приезде в Зимний дворец тут же оказался под арестом.
Близость к Александру I едва не послужила поводом, чтобы сделать кучера почётным членом Академии художеств. Якобы в качестве кандидатуры на это место предложили министра внутренних дел, графа Виктора Павловича Кочубея, который особых заслуг в искусстве не имел, зато был близок императору. В ответ на это было предложено на тот же пост поставить лейб-кучера Байкова: «Он не только ближе всех, но ещё и впереди государя сидит». До сих пор неизвестно, достоверный ли это факт или исторический анекдот, но после предполагаемых событий вице-президента Академии художеств Александра Фёдоровича Лабзина сослали в Симбирскую губернию.
О том, насколько популярным в Петербурге был личный императорский кучер, говорит и другая история. Якобы однажды Александр I попал под дождь и уехал в Зимний дворец с первым попавшимся извозчиком. Денег с собой император, естественно, не возил, а кучер его не узнал и счёл офицером из дворцового караула. Поэтому государю пришлось оставить в залог шинель и отдать распоряжение лакею, чтобы тот вынес к крыльцу плату за проезд – рубль серебром. Деньги немалые, но шинель стоила куда дороже, поэтому извозчик настаивал, что вернёт её только лично хозяину. Тогда пришлось расплатиться Илье Байкову – только после этого извозчик понял, кого на самом деле подвозил, ведь далеко не все знали императора в лицо, а вот его лейб-кучера – едва ли не каждый петербуржец.
Ни на день не оставляя императора, был с ним Байков и в последней поездке в Таганрог. И поскольку умер император вдали от света, ходили слухи, что на самом деле его держат в заточении, а похороны подложные. В письмах жена английского посланника леди Дисборо отмечала: «Говорят, что ничто так не успокоило народ в отношении подлинной смерти императора, как то обстоятельство, что Байков лично вёз катафалк. Когда народ видел Илью, он знал, что тот никому не позволил бы себя обмануть и что никому не удалось бы убедить его везти что-нибудь ещё, кроме тела покойного господина». При этом встретивший кортеж дипломат и сенатор Александр Яковлевич Булгаков вспоминал, что выглядел любимый кучер императора уже не так, как прежде, – «поседел, состарел». Он сказал: «Да, есть от чего. Что моя жизнь теперь?». И залился горькими слезами.
После смерти императора Илья Байков уже не мог быть столь влиятелен, поэтому князь Юсупов прямо на похоронах решил поставить кучера на место, заявив, что тому неприлично носить бороду, управляя парадным траурным экипажем. Но любимцу Александра I бояться было уже нечего, и он ответил: «Так прикажите мне выбрить сейчас бороду. Я возил государя живого и теперь не оставлю тела его».
