Посмотрел вблизи на автомобиль Хончи. В России вообще сейчас в аэропортах много надписей на китайском и много китайских автомобилей. Новый Хончи внушает уважение — выглядит стильно, дорого и современно. Я не удивлён, что китайский автопром наращивает обороты: технологический уровень там уже на высоте, а цены на тот же Хончи социальные, от 4 млн рублей. Для конкурента мерседесов и БМВ — пожалуй, даже дёшево. Если бы я внезапно собрался менять машину (хотя моей ещё и 30 лет не исполнилось), я задумался бы о покупке чего-нибудь китайского всерьёз.
А вот что меня по-настоящему удивило, так это появление в Китае НИИ по стандартизации автотранспорта (
ссылка).
Сейчас в Китае 80 автомобильных компаний, которые владеют 700 разными марками и выпускают тысячи разных моделей. Поэтому по запчастям мы наблюдаем настоящий зоопарк запчастей: по дорогам ездит, допустим, 20 тысяч разных типов китайских авто, в каждом сотни деталей, и большая часть деталей уникальна. Но я надеюсь, что в обозримом будущем китайский НИИ опубликует стандарты, после чего, допустим, ремень генератора будет всего один сразу на все марки и модели (а не 500 разных типов ремней, как сейчас). Понадобилось заменить ремень на Хончи H13? Заехал в любой сервис, и такой ремень там сразу есть, потому что один ремень подходит и для всех Джили, и для всех Чанганов, и вообще для всех китайских легковых автомобилей, выпущенных после 2028 года.
Если Китай далеко продвинется в деле стандартизации, России, конечно, надо будет присоединяться к этим стандартам. Потому что автозаводы, которые продолжат производить «нестандартные» автомобили, будут иметь слишком высокую себестоимость производства, а покупатели продукции этих автозаводов будут жаловаться на сложности с поиском запчастей.
Теперь интересное. Врачи, в отличие от автомехаников, имеют дело всегда с одной и той же моделью человека (выпускается в двух модификациях). Отличия сугубо косметические — цветовая гамма, вид передней решётки и так далее. Пришёл на приём пациент Пупкин, и врач знает, что печень у него находится ровно там же, где и у пациента Лупкина, и что в целом Пупкин с Лупкиным устроены более-менее одинаково.
Из этого неожиданным образом следует, что научить нейросеть лечить людей значительно проще, чем научить нейросеть чинить автомобили. Люди сложнее устроены, это правда, но зато мы все похожи друг на друга, и перечень наших болезней не так уж объёмен. Цитирую (
ссылка):
Результаты оценивались по более чем 20 срезам, и в оценке принимали участие как пациенты (они смотрели на диалог со своей стороны, мол, насколько дружелюбно вел себя собеседник, насколько понятно объяснил всё, итд), так и доктора (ну тут ясно, насколько валидны результаты, насколько адекватны вопросы и догадки модели). И в итоге — барабанная дробь… LLM (нейросеть) победила в 28 докторских метриках из 32 и в 24 из 26 пользовательских. Что неудивительно, наибольший прирост был в категории «эмпатия», так как модель не [ленились] и выразить обеспокоенность, и посочувствовать, и утешить. Она-то не со смены пришла, и не после приёма 20 больных до обеда (все — по страховке).
По точности предсказаний (постановка диагноза после диалога и формулирования вопросов) LLM сильно впереди врачей — более чем на 10% в топ-1 и столько же в топ-5.
Как справедливо указывает Сиолошная, внедрение нейросетей в поликлиники — вопрос времени. Пришёл к роботу, поговорил с ним, робот назначил исследования. Потом сдал кровь, просветил нужную часть тела рентгеном, снова пришёл к роботу. И тот поставил диагноз на уровне, который значительно превышает уровень среднего врача.
10% самых лучших врачей, конечно же, всё равно превосходят по точности даже передовые нейросети. Однако тут есть несколько нюансов:
1. Хороший врач работает в хорошей клинике, и попасть к нему на приём не так-то просто, особенно если денег в кошельке мало.
2. К врачу надо записываться, причём в некоторых странах Запада очередь растягивается на месяцы. Позвонил в клинику в августе, записали к аллергологу на февраль (я не шучу). А болезнь — такое дело, что лично я в большинстве случаев предпочту среднего специалиста через 15 минут, чем очень хорошего специалиста через полгода.
3. Хороший врач может устать к вечеру, облениться, замылить глаз. Огрызнуться на пациента, в конце концов. Это нормально: работа тяжёлая, а выдержка у человека не бесконечна. Нейросеть же будет отрабатывать на свои 100% всегда, 24 часа в день, 7 дней в неделю.
4. Хомо сапиенс практически не меняются. Если перенести к нам сюда на машине времени какого-нибудь древнего римлянина, он будет примерно столь же сообразителен, как и мы, то есть не умнее, но и не глупее. Нейросети, напротив, развиваются с такой скоростью, что каждый месяц мы читаем целую порцию новостей о достигнутых прорывах. Через 10 лет нейросети будут ставить диагнозы существенно лучше, чем сейчас, тогда как кожаные врачи останутся примерно на том же уровне.
Повторюсь, все технологии уже готовы. Достаточно умные нейросети уже есть. Говорить, причём на уровне эмоциональной и тонко чувствующей актрисы а-ля Аны де Армас из фильма «2049», тоже, хотя конкретно функция разговора ещё только выкатывается массовым пользователям. Сделать для всего этого симпатичный интерфейс в виде говорящей головы или чего-нибудь в этом роде инженеры могли ещё 50 лет назад, тут вообще ничего сложного нет. Пробить бюрократию тяжело — вот тут будут разворачиваться настоящие бои — однако на нашей планете 200 стран, во многих из них есть более-менее самостоятельные регионы, так что хоть где-нибудь экспериментаторы да найдутся.
При этом даже если прокладка этой «последней мили» затянется, развитие нейросетей будет идти неумолимо, как бульдозер по муравейнику. Поэтому я полагаю, что в среднесрочной перспективе, то есть в течение 5-15 лет, хотя бы в некоторых странах поликлиники на внедрение ИИ-докторов практически обречены.
Кстати, при этом резко сократится нагрузка на живых врачей, так как нейросети почти целиком возьмут на себя работу «жилеток для плача»: они будут выслушивать жалобы и успокаивать значительно терпеливее, чем живой доктор. Живой доктор всё же грыз гранит науки не для того, чтобы слушать истории про отбившуюся от рук невестку и странное покалывание, которое слегка беспокоит левую ягодицу после дождя. Живой доктор предполагает, что к нему приходят с «настоящими» болезнями, с которыми он может справиться при помощи настоящих лекарств. У робота таких комплексов нет: если пациент будет два часа жаловаться роботу на жизнь, робот будет два часа внимательно слушать пациента, вставлять в нужных местах «да ладно?!» и сочувственно цокать несуществующим языком.
