ИНТЕРВЬЮ: «Киевская митрополия по решениям 1686 года всегда была в подчинении Константинополя» - историк ВЕРА ЧЕНЦОВА

Процесс, завершением которого было получение Томоса об автокефалии Православной Церкви Украины, для журналистов, «непрофильных» историков, политологов, социологов и прочих аналитиков стал мощным стимулом, чтобы заняться изучением церковной истории. И особенно периода XVII столетия, того самого времени, когда Киевскую митрополию увели в Москву. Историк, специалист по рукописям Вера Ченцова — часть нашей автокефальной саги, точнее той высшей лиги ученых, которая скрупулезно и честно, не совсем осознавая значимости собственной работы, нашла и изучила древние греческие документы, которые сделали сам процесс предоставления Украинской Церкви автокефалии канонически и исторически безупречным. Синодальные решения 2018 года основаны на греческих документах 1686 года и позволяют четко заявить: Константинополь никогда не дарил Киев Москве навсегда. А ее книга “Киевская митрополия между Константинополем и Москвой. 1686”, которая недавно вышла в киевском издательстве “Дух и лiтера», — реконструкция событий XVII века – мгновенно пополнила библиотеки украинских церковных историков.

Вопросы издания «Религиозная правда» Вере Ченцовой и ее ответы позволяют еще раз взглянуть на такой важный для Украины и ее Церкви эпизод истории. КИЕВСКАЯ ЦЕРКОВЬ В XVII ВЕКЕ ВЫГЛЯДИТ КАК «БОГОСЛОВСКИЙ ВУЛКАН», КОТОРЫЙ МОЖЕТ ЗАТИХНУТЬ ЛИШЬ НА ВРЕМЯ

— Вера Георгиевна, Киевская митрополия в XVII веке — уже давно объект вашего научного интереса. Можно описать, как выглядела Киевская Церковь в этот период, с одной стороны — при Гетманщине, с другой стороны — между Польшей, Портой и Москвой?

— Киевская митрополия была, пожалуй, самой «сложной» епархией Константинопольского патриархата, оказавшись разделенной политическими границами на несколько частей. Прежде всего тут надо говорить о разделении Киевской и Московской церквей, происшедшем еще в XV в. после заключения Константинопольским патриархатом церковной унии с Римом. Уния просуществовала недолго, однако отношения между отделившейся «московской» частью Киевской митрополии, где местным собором был поставлен православный митрополит, и Константинопольским патриархатом не были восстановлены в полной мере вплоть до конца XVI столетия. Лишь приезд в Москву Вселенского патриарха Иеремии II позволил вновь полностью восстановить эти связи за счет признания новообразованной из некогда единой церкви Руси самостоятельной Московской патриархии. — Давайте уточним, это тот приезд, когда Вселенского патриарха Иеремию в Москве взяли под домашний арест и чуть не силой заставили признать самочинно организованную Церковь Московским патриархатом? — Вообще мне кажется понятным, что Вселенский патриарх отнюдь не заблудился случайно, когда оказался в Москве, где начались переговоры о возможном перенесении его кафедры из Константинополя, а затем и о возведении московского митрополита в сан патриарха. Отношения с Москвой начали налаживаться уже ранее, по меньшей мере с середины XVI века. Ярким примером этого стало признание Вселенским патриархом царского титула Ивана Грозного и делегирование московскому митрополиту в качестве патриаршего экзарха права венчать царя. Ситуация с церковным расколом была ненормальной и, в общем, обе стороны хотели ее преодолеть. Признанием «самочинно организованной церкви» можно возмущаться, но нельзя забывать, что учрежденный на этой отделившейся части Русской церкви новый патриархат был утвержден и другими восточными патриархами на соборах 1590 и 1593 годов. При этом по патриаршей грамоте 1589 года поставление патриарха в Москве должно было утверждаться Вселенским патриархом – то есть церковь возвращалась в зависимость от Константинопольской кафедры, хотя и с титулом патриарха. Сразу после признания московской кафедры-патриархата, в 1596 году, архиереи Киевской митрополии заключили церковную унию с Римом. Церковь на территории Киевской митрополии, уже «официально» и «законно» отделенной по соборным решениям 1590 и 1593 годов от «московской части», оказалась разделенной еще и на две конфессии, православную и вступившую в унию с Римом. Впрочем, православная церковная иерархия на территории Киевской митрополии была полностью восстановлена лишь в 1620-1621 годах. Следующим этапом разделения епархии политическими границами стало восстание 1648 г., возглавляемое Богданом Хмельницким, и возникновение Гетманщины как самостоятельного государственного образования. Границы поделили некогда единую Речь Посполитую, территория которой соответствовала тогда территории Киевской епархии. Лозунгом восставших стала борьба за исконную «православную русскую веру». Однако под исконной верой в разных частях древней «церкви Руси» понималось далеко не всегда одно и то же. Нельзя забывать, что в Москве в это время, до реформ патриарха Никона, «православие» было тем, что сейчас мы называем «старообрядчеством», а после реформ произошел раскол на две и ныне разделенные конфессии. В Киевской же митрополии православие отличалось не только от московского, но и от константинопольского. Киев во времена митрополита Петра Могилы оказался тем центром, где был сделан важнейший шаг по преодолению церковного кризиса, к которому привела Восточную церковь публикация протестантского «Исповедания веры» константинопольским патриархом Кириллом Лукарисом. Именно в Киеве был подготовлен позже соборно утвержденный текст православного «Исповедания веры». Именно здесь появилась одна из самых сильных в Восточном православии богословских школ, были основаны многочисленные типографии, даже напечатана первая полная Библия на церковнославянском и греческом языке. Однако несмотря на этот, казалось бы, успешный выход из кризиса и появление общеправославного «Исповедания веры», взгляды Петра Могилы не полностью соответствовали господствующим в греческом богословии воззрениям на центральный для литургии момент преложения Святых Даров. Именно это впоследствии, уже в конце XVII столетия, привело к осуждению взглядов киевских теологов как «хлебопоклонной ереси». В то же время киевские взгляды на Евхаристию могилянского времени позволяли сближаться с унийной церковью, где моментом претворения хлеба и вина в Тело и Кровь так же как и у киевских православных считались «установительные» слова Христа. Попытки такого сближения православной и унийной конфессий внутри «Киевской традиции» делались на протяжении всего XVII века. Таким образом, Киевская церковь «между» выглядит как «богословский вулкан», который может затихнуть лишь на время. Слишком уж сложными и не до конца разрешенными оказались последствия всех этих многочисленных разделений и еще более напряженных переговоров об объединении. Можно сказать, что «киевские православные» были «хлебопоклонниками», но потом исправились, московские православные – старообрядцами, но потом исправились благодаря реформе патриарха Никона, а в Константинопольском патриархате сменялись на престоле патриархи, то пытающиеся сблизить православие с протестантизмом, то те, кто, наоборот, стремился к сближению с католическим Римом. Однако православие все-таки устояло. — Если бы по вашей последней книге снималось кино для массового зрителя, то, наверное, оно бы начиналось с такой сцены: 1685 год. Князь Василий Голицын вызывает своего гонца, полудипломата-полушпиона, подьячего Никиту Алексеева, и говорит — мол, поезжай в Константинополь и сделай все, чтоб привезти грамоты, позволяющие увести Киевскую митрополию в Московскую юрисдикцию. У меня при чтении книги возник вопрос, почему дело государственной важности, охмурение светских и церковных властей, визиря, султана, Константинопольского и Иерусалимского патриархов, клира Вселенской Церкви поручалось дипломату невысокого ранга?

— Для «массового зрителя» можно представить их в виде «полудипломатов»-«полушпионов», поехавших куда-то кого-то там «охмурять», даже героев «Войны и мира», ну, или, при желании, Священного Писания. Не уверена, что речь шла об «охмурении», или даже что князь Голицын имел какую-то уверенность в том, что достигнет желаемого результата — соборного решения об изменении юрисдикции, а не простого признания Гедеона Святополк-Четвертинского со стороны Вселенского патриарха законным Киевским митрополитом. Никита Алексеев был опытным дипломатом, прекрасно знакомым, как выяснилось по сделанному им отчету («статейный список» — это и есть отчет о выполнении дипломатического поручения), с местными обычаями, достаточно предприимчивым. Переговоры, которые ему были поручены, — это прежде всего работа по урегулированию мелких вопросов и конфликтов, касающихся заключенного еще в 1681 году Бахчисарайского мира с Османской империей. Но понятно, что церковный вопрос был более важным, не случайно написанные инструкции гонцу о переговорах относительно Киева редактировались целым коллективом! При этом с церковными властями переговоры могли вестись совершенно не обязательно через каких-то официальных дипломатов. Так, подготовкой, пожалуй, самого важного для московской церкви XVII века события – Большого Московского собора 1666-1667 года – и приглашением в Москву восточных патриархов занимался иеродиакон Мелетий Грек. Иноземец, он не был ни дипломатом, ни даже каким-то духовным лицом высокого ранга. Предварительные переговоры с константинопольским патриархом относительно Киевской митрополии, как мы знаем, поручались и еще одному частному лицу, причем даже не духовному, и вовсе не дипломату – греческому купцу Зафирию-Софиру или, как он был записан в Посольском приказе, «Захарию Иванову». Эти переговоры, попытка которых была сделана в 1684-1685 г., оказались неудачными, Зафирию было отказано.

Я БЫ НЕ НАЗЫВАЛА ПЕРЕГОВОРЫ О ПЕРЕПОДЧИНЕНИИ КИЕВСКОЙ МИТРОПОЛИИ МОСКОВСКОМУ ПАТРИАРХАТУ «СПЕЦОПЕРАЦИЕЙ» — Ваше исследование заставляет понять, что в истории есть полутона, а не только черно-белые краски. Когда подьячий Никита Алексеев проезжал через Украину, гетману Самойловичу удалось приставить к нему своего человека Ивана Лисицу. По моим наблюдениям, гетманы были разные, и слабые, и сильные, но они ценили свободу Гетманщины, а если и совершали ошибки, то просто потому, что не предвидели последствий своих шагов. Иван Лисица, человек гетмана, должен был быть при этой фактически московской спецоперации статистом? Участником? Или кем?

— Я бы не называла переговоры о переподчинении Киевской митрополии Московскому патриархату «спецоперацией», хотя, разумеется, можно назвать «спецоперациями» все, что угодно. Если это считать спецоперацией, то чем же тогда была организация Большого Московского собора? Ковровой бомбардировкой? То, что подобная терминология в ходу, представляется несомненным наследием недавнего советско-чекистского прошлого и принятой в те времена терминологии. У меня уже давно складывается ощущение, что она появилась не случайно в кругу интересующихся церковной историей и вопросами автокефалии журналистов и даже некоторых историков, а была привнесена теми, для кого привычно говорить о «спецоперациях КГБ», а, возможно, в них и участвовать. Также я не очень понимаю всеобщего внимания к деятельности «коварного агента» Никиты Алексеева и «предателя-гетмана» Ивана Самойловича. Честно говоря, когда я пытаюсь представить историю переговоров с османскими властями и патриархами в 1686 г. в таких терминах, то мне становится очень смешно! Получение контроля над избранием предстоятелей церковных кафедр – это естественный процесс, такие «спецоперации» были вполне обычным делом. Ведь если страна находится в состоянии войны или готовится к войне с тем государством, где живет признанный большой частью ее жителей глава церкви, то правительству оказывается просто необходимо провести такую «спецоперацию» для прекращения нежелательного влияния на население. В этом смысле нынешняя украинская автокефалия – «спецоперация», в XVII веке запрет во время Критской войны венецианским правительством рукоположений духовенства архиереями, находящимися на территории Османской империи, – «спецоперация», запрет Речью Посполитой в 1676 году поездок в Османскую империю и контактов с Константинопольским патриархом – «спецоперация». Ну, а уж московская автокефалия XV столетия – это суперспецоперация… Государства только и делают, что занимаются «спецоперациями» разного масштаба в тех случаях, когда этого требуют политические обстоятельства. Никого это, кажется, давно не удивляет. А гетманы, конечно, очень даже старались предвидеть последствия своих шагов. Уже то обстоятельство, что от перехода гетмана Сагайдачного в оппозицию к польско-литовской королевской власти, от восстания 1648 года и впервые состоявшегося территориального выделения того, что сейчас историки называют «Казацкой державой» или «Гетманщиной», до попытки гетмана Ивана Самойловича объединить под своей властью казацкие Правобережье и Левобережье Днепра прошло очень мало времени. Однако довольно успешное лавирование привело к тому, что на этих ставших «казацкими» землях возникло то самое государственное образование, которое уже в XVII в. начали все чаще называть «Украиной». И оно, между прочим, сохранилось до сих пор. Так что не столь уж слабы и наивны были гетманы, хотя, возможно, руководствовались вовсе не мыслями о народном благе, а собственным властолюбием. Я думаю, что считать действия гетмана Самойловича ошибочными, а тем более «предательскими» у нас нет никаких оснований, поскольку он стремился к тому же самому, к чему стремились и остальные гетманы – к укреплению своей власти и созданию максимально независимого государства. Другой вопрос, что в окружении столь сильных соседей, которые начали с удовольствием делить ослабшую Речь Посполитую между собой – Османской империи и Московского царства, – перетягивавших к себе казацких гетманов, это было не только нелегко, но и, как показало время, тогда оказалось невозможно.

— Не знаю, не знаю. У нас принято думать, что Самойлович лично приближал аннексию Киевской митрополии. И делал разные шаги к этому. Киев все еще в юрисдикции Константинополя, а он то просит у Москвы благословения на избрание нового настоятеля Лавры, то собирается Гедеона Четвертинского отправить в Москву, чтобы там одобрили и благословили Киевского митрополита. Я понимаю, что нельзя давать оценки историческим событиям, глядя на них сегодняшними глазами. Но все же… Этот гетман несет свою историческую ответственность за то, что впервые Киевский митрополит приносил клятву верности Московскому патриарху. И киевское духовенство было явно не в восторге от случившегося.

— Я думаю, что когда мы представляем себе события того времени, то недостаточно серьезно относимся к принятому сеймом в 1676 году закону о казнях тех «предателей», которые попытаются получить рукоположение в Константинополе от очередного «подданного цесара турецъкого», как когда-то называли и иерусалимского патриарха Феофана, возобновившего православную церковную иерархию в Киеве. Духовные лица, получившие рукоположение и ставленые грамоты в Константинополе, оказывались полностью вне закона на территории Польско-Литовского государства. А Самойлович, подобно другим гетманам, пытался укрепить свою власть и расширить ее с помощью Москвы на часть земель, находящихся под властью короля. Законный и признанный всеми (всеми и по другую сторону границы!) митрополит при гетмане должен был способствовать укреплению его власти.

Понятно, что для контроля за переговорами, Самойлович постарался под благовидным предлогом отправить вместе с московским гонцом своего представителя Ивана Лисицу. Человека, судя по имеющимся данным, весьма опытного, предприимчивого, возможно, даже знающего языки и способного вести переговоры без переводчика, знакомого и с некоторыми из жителей Османской империи. Эти «некоторые» — разумеется, были представителями местной греческой или османской элиты. Такие связи Ивана Лисицы, как кажется, могут свидетельствовать о том, что он, возможно, вел какие-то переговоры от имени гетмана и ранее. К сожалению, мы почти ничего не знаем о его роли во время встреч московского гонца с патриархами. Однако полученные синодальные решения, закрепившие за гетманом контроль над избранием киевских митрополитов (а, значит, в дальнейшем он мог выбирать владык из верных ему людей), сохранение важной для находящихся в Польско-Литовском государстве православных канонической юрисдикции Константинопольских патриархов над Киевом, позволяют считать переговоры достаточно успешными для гетманской стороны. Ведь это давало возможность иметь при своем «дворе» законного и признаваемого в Польской Короне митрополита – его поставил не находящийся в Османской империи патриарх (что было запрещено на краковском сейме 1676 года), а патриарх, живущий при дворе союзников короля – московских царей. При этом он оставался во вполне каноничном подчинении Вселенскому патриарху. К подобному решению было не придраться! Гетман явно был заинтересован в сохранении заключенного в 1681 г. мира с Крымом и Османской империей, ведь он рассчитывал расширять свои территории за счет Речи Посполитой, поэтому ему был выгоден мир с султаном. Не удивительно, что в Крыму Лисицу хорошо принимают и хвалят гетмана – после победы Священной лиги под Веной в 1683 году османскому правительству и крымскому ханутоже не хотелось нарушения мира с Москвой. Почти совпавший по времени с блестящей венской победой западной коалиции приход в Москве в 1682 году к власти царевны Софьи и ее окружения привел к крутому изменению московской внешней политики и сближению с западной Священной лигой. У Самойловича в Москве наверняка оставались сторонники, которые, как и он, считали войну с Крымом и Портой политической ошибкой. Однако, как мы знаем, уже в 1686 году Москва стала союзницей Речи Посполитой, разорвав мир с Портой, а в 1687 году, казалось бы, столь верный царям гетман Самойлович был арестован и сослан в Сибирь. Ему так и не удалось воспользоваться плодами своей церковной дипломатии.

ИЗБРАНИЕ МИТРОПОЛИТА СОБОРОМ ПРИ УЧАСТИИ СВЕТСКИХ ВЛАСТЕЙ БЫЛО НОРМАЛЬНОЙ ПРАКТИКОЙ — Правдами и неправдами, но подьячему удалось добиться от Вселенского патриарха синодальных решений насчет Киевской митрополии. В грамотах, которые он получил, речь шла о передаче права благословления, поставления митрополита на Киевскую кафедру при условии поминовения митрополитами вначале предстоятеля Константинопольской кафедры, а затем уже Московских патриархов. То есть, Вселенский патриарх не утрачивал власть в пределах своей канонической территории полностью, но делегировал ее Московскому патриарху. Правильно? И поэтому слово «концессия» тут наиболее правильное?

— Да, все верно. Поэтому я и говорила о сохранявшемся каноническом подчинении Вселенскому патриарху. Поминовение во время литургии имени церковного иерарха «в первых» показывает, в чьей юрисдикции находится епархия. Таким образом, если «в первых» поминается Константинопольский патриарх, то он и остается главой. У меня приведен ряд примеров того, каким образом поминались и почитались рукополагающие архиереи рукополагаемыми ими. Многие из этих примеров уже давно известны и обсуждались в публикациях. Рукополагающих тоже должны были непременно поминать, но после того предстоятеля, в юрисдикции которого находится церковь. Не удивительно, таким образом, что Московского патриарха Киевские митрополиты поминали вторым (как поставляющего) после своего канонического предстоятеля. Относительно слова «концессия» могу только сказать, что я не очень люблю употреблять иностранные слова в тех случаях, когда есть возможность перевести их на русский язык без ущерба для смысла. Хотя, кажется, Константин Ветошников предпочитает именно термин «концессия» — то есть «уступка» Киевской митрополии Московскому патриархату. Мне кажется, что проще для всех и всем понятнее говорить о передаче права благословения Киевских митрополитов Московскому патриарху. При этом речь шла об избрании митрополитов «собором» — то есть местным духовенством митрополии и представителями светских властей. Еще раз – и светских властей. Это было нормальной практикой, подобной той, которая существовала и в других епархиях Константинопольского патриархата. Избираемый поместным собором митрополит до того, как получал от патриарха ставленую грамоту, считался «названым митрополитом». Упоминания таких «названых митрополитов» — избранных, но не получивших утверждения, — мы часто встречаем в источниках того времени. После избрания Киевского митрополита его рукоположение или, при отсутствии необходимости совершать рукоположение, – интронизацию должен был произвести патриарх. По грамотам 1686 года таким поставляющим иерархом становился Московский патриарх, замещавший по разрешению (или, если угодно – «концессии») константинопольского.

Еще раз хочу подчеркнуть, что выражение «правдами и неправдами подьячему удалось добиться» подразумевает в вопросе какое-то необыкновенное хитрое коварство московского «агента», в то время как шли довольно обычные переговоры. Я думаю, что если бы мы почитали, скажем, письма Иерусалимского патриарха Досифея о церковной жизни в XVII веке, или письма Паисия Лигарида, Газского митрополита, сохранившиеся в римском и московском архивах, или вспомнили бы историю убийства Константинопольских патриархов Кирилла Лукариса, Парфения II и Парфения ΙΙΙ, историю суда над Московским патриархом Никоном, то переговоры Никиты Алексеева с обоими патриархами показались бы просто совершенно неинтересной банальностью. Ведь церковная жизнь того времени была, пожалуй, в большей степени насыщена разными событиями, чем нынешняя. Тем, кто ищет «агентов» и собирается раскрывать их коварные планы, лучше почитать историю Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса. Дионисий IV и его переговоры с московским двором вряд ли предоставят столь же богатый материал для приключенческого романа!

— Ваша книга содержит лично для меня удивительные вещи. Например, то, что письма с просьбой переподчинить Киевскую митрополию Москве были направлены одновременно и царем, и Московским патриархом. То есть: церковная и светская власть должны обращаться в Константинополь вместе по подобным вопросам. Автокефалию в 2018-19 гг. предоставляли по тем же правилам, по которым в 1686 году ее передавали в концессию Москве. Я правильно понимаю?

— В то время в Москве было целых два царя, мальчики Иван и Петр Алексеевичи, а правительницей-регентшей при них была их старшая сестра, царевна Софья Алексеевна. Попытки царевны и ее окружения добиться от Московского патриарха (и, кстати, от восточных) признания ее права на царский венец, наталкивались на сопротивление «партии Нарышкиных», родственников царя Петра, и Московского патриарха. Обращение же в Константинополь от светских и церковных властей было совершенно нормальным. Кажется, по всем важным вопросам церковной жизни к восточным патриархам обычно обращался прежде всего царь как глава государства. Впрочем, цари были не просто «светскими властями»: их венчали и помазывали на царство, то есть это все-таки не совсем современные «светские власти». Интереснее то, что обращение было и от гетмана Самойловича. В какой-то момент Константинопольский патриарх прямо говорит, что он бы не согласился на такую передачу права поставления митрополита, «отпустительное благословение», если бы об этом его не просил сам гетман и его посланец. Гетман же назван в синодальных решениях 1686 года как человек, который должен контролировать вместе со своими «архонтами» – то есть светской элитой – выборы Киевского митрополита. Вообще в XVII веке Киевские митрополиты утверждались королем Речи Посполитой и выбирались с его согласия. Интересно, что в 1668 году ставленая грамота Константинопольского патриарха киевскому владыке Иосифу Нелюбовичу-Тукальскому, избранному и являвшемуся «названым митрополитом» с 1663 года, также дана по просьбе гетмана – Петра Дорошенко, и называет именно его (а уже не короля!) «ответственным» за выборы на киевскую кафедру. Таким образом, в обращении за автокефалией светских властей наравне с церковными, если исходить из практики XVII века, нет ничего удивительного или неожиданного.

— Еще я читала о том, что в подготовленных, но неотосланных грамотах в качестве аргумента продвигался нарратив о якобы исконной принадлежности Киева «единой Российской епархии». Украина и ее религиозные и духовные деятели помогали созидать империю и саму Российскую церковь (лучшее, что в ней тогда было). Существует мнение, что нарратив «единой епархии» (также как «единого народа», к слову) — это системная ошибка, которая сказывается на «семи коленах» российского духовенства до сих пор. Неспособность увидеть в Киевской Церкви свою мать тянет за собой всю остальную идеологию, враждебное отношение и в итоге неизгладимые противоречия между православными народами. Как Вы это прокомментируете?

— Мне кажется, что трудно отрицать безусловную принадлежность и Киева, и Москвы единой церкви Руси, которая в документах XVII века могла быть названа и «единой российской епархией». Я начала как раз с того, как епархия Константинопольского патриархата разделилась на две, и с того, как это было узаконено соборными решениями конца XVI века. Не вижу в признании единой церкви Руси никакой «системной ошибки» и не совсем понимаю, почему «Киевская церковь» – мать «Московской церкви». Киевская митрополия и Московская митрополия произошли из разделившейся церкви Руси, которая стала называться Киевской тогда, когда началось деление этой некогда единой епархии: появились, как мы знаем, Галицкая и Литовская митрополии.

— Вот, например, архиепископ Элпидофор, который сейчас возглавляет американскую архиепископию Вселенского патриархата, говорил российскому изданию, что Московская Церковь является дочерью Украинской Церкви, которая является дочерью Вселенского патриархата. Но Вы правы в том, что не стоит трогать темы «матерей» и «дочерей», хотя то, что Киевская Церковь старше Московской — это очевидно.

— И все же общей «матерью» была отнюдь не Киевская кафедра, а Константинопольский патриархат, одной из епархий которого и была церковь Руси. То обстоятельство, что она разделялась еще во времена византийских императоров (которые могли устанавливать границы епархий), не делало «матерью» Галицкой митрополии Киевскую церковь. После падения Византийской империи и исчезновения «вселенских императоров» решения об изменении границ Киевской и Московской митрополий было принято Константинопольским патриархом в его «хрисовуле» 1589 года, подражающем, конечно, императорским хрисовулам, и утверждено собором восточных патриархов в томосе 1590 года и соборном деянии 1593 года. Таким образом, вряд ли Киев, Киевская кафедра оказывается каким-то образом «создательницей» московской церковной кафедры. Перенесение резиденции Киевских митрополитов в Москву вовсе не означает «сотворения» ими некой новой дочерней кафедры. Наверное, эти представления основываются на древнем «Киев – мать городов русских», то есть «митро-полия», «мать городов», центр для всей церкви Руси. Но отнюдь не создательница иных митрополий. Какими каноническими правами могло бы подобное создание регулироваться? Проблема же «противоречий между православными народами» лежит не совсем в вопросах церковных и, конечно, не в признании либо не признании Киева «матерью-церковью».

— Но вернемся к теме о конфликтах и обвинениях со стороны священноначалия Московского патриархата в «неканоничности» Украинской Церкви и принятых решений об украинской автокефалии. — На документах XVII века обвинения в «неканоничности», во всяком случае, точно не могут основываться! Причины подобных конфликтов и «враждебности», как мне кажется, вполне себе экономические и политические. Зато внутри украинского общества «неизгладимая враждебность православных» по отношению друг к другу, возможно, порой искусственно преувеличивается и нарочито раздувается. А мне (и не только мне) сейчас основным вопросом кажется как раз не это раздувание «неизгладимой враждебности», а поиски путей сближения и объединения всех украинских православных. Тем более, что среди верующих «разделенного православия» с разных сторон есть много замечательных людей и подлинных христиан. Я думаю, что к такому объединению придут довольно быстро, несмотря на некоторых настойчивых проповедников «неизгладимой вражды». Именно это сейчас, как мне кажется, является основной задачей украинского православия. А еще одна задача, разумеется, — это просвещение. Сейчас нам всем видны прежде всего усилия по просвещению в области церковной истории и религиозной культуры, предпринимаемые со стороны Украинской Греко-Католической церкви, создавшей такой важный научный центр как Украинский католический университет. При этом с УКУ сотрудничают отнюдь не только католики или греко-католики: им удалось объединить вокруг программы «Киевское христианство» исследователей из разных стран и разных конфессий, к тому же, сделав ее по-настоящему «публичной», общественно-ориентированной, и научной, и образовательной, и популяризаторской. Это в том числе – заслуга и таких ярких личностей, как покойный Игорь Ярославович Скочиляс. Но и православные Украины должны идти по этому пути: именно научные исследования и просветительская работа позволят и верующим, и неверующим ориентироваться среди вовсе не столь уж сложных понятий церковной «каноничности», «юрисдикций» или «религиозной культуры». Лана Самохвалова, Киев

(с) Версия на русском языке — специально для Портала «Credo.Press»