«Последний адрес» отворяет «врата ада»: что за таблички появляются на домах россиян?
Акция по увековечиванию памяти репрессированных сограждан подняла неприятные вопросы, которые полностью перечеркивают весь ее благородный смысл и надежды на примирение. Как так получилось — разбирался спецкор «КП» Дмитрий Стешин.
Заграница нам поможет. Что?
Несколько лет назад на стенах старых московских домов стали появляться небольшие таблички из нержавеющей стали, с рамкой под фотографию, как правило — пустой. На полях таблички стандартный текст, например: «Здесь жил…. Служащий, родился в 1898, арестован 27.07.1936, расстрелян 14.09.1937, реабилитирован в 1989 году».
За пять лет работы проекта «Последний адрес» в Москве, Петербурге и других городах России установлено 1111 табличек.
Родственники репрессированного Н. Баракса на церемонии установки таблички с именем на фасаде дома №21, где он жил. Фото: Михаил Джапаридзе/ТАСС
Идею проекта подсмотрели за границей. Ведущий радио «Эхо Москвы» Сергей Пархоменко увидел в Германии проект Гюнтера Демнига «Камни преткновения»: латунные таблички с именами жертв нацизма — их врезают в мостовую, и на сегодняшний день установлено 75 тысяч таких знаков. По мнению Сергея Пархоменко, дословно, «в нашей стране есть свой холокост под названием “политические репрессии”». В 2014 был зарегистрирован Фонд увековечивания политических репрессий «Последний адрес», а радиоведущий его возглавил. Работа началась.
Врата первые
С развалом СССР одна из главных идеологических задач коллективного Запада — уравнять между собой СССР и Третий рейх и наконец-то пересмотреть итоги Второй мировой войны. Для Европы, практически поголовно участвующей в «Дранг нах Остен», это открывает огромные возможности вплоть до пересмотра государственных границ России. Работа в этом направлении началась в 90-х годах, когда в России миллионными тиражами вышла книга беглого разведчика Резуна под названием «Ледокол». Автор пытается доказать, что СССР пытался первым начать Вторую мировую войну и Гитлер лишь опередил Сталина.
«Ледокол» давным-давно разоблачен историками, но дело было сделано — врата, или «окно Овертона» приоткрылось впервые с 1945 года.
Акция «Последний адрес» в память о жертвах политических репрессий в СССР. Фото: Михаил Джапаридзе/ТАСС
«Все не так однозначно»
По странному совпадению, западные СМИ горячо поддержали проект «Последний адрес» и чуть ли раз в квартал посвящают ему достаточно обширные материалы. Но «на земле» волонтеры столкнулись с некоторым противодействием. Таблички размещаются по согласованию с собственниками жилья. А они отказывают. Причины разные, от заявлений жильцов «мы этих людей не знаем» до «вы превратите наш дом в колумбарий, жилье потеряет в цене». С последним сложно поспорить, ассоциации с колумбарием возникают самые прямые.
В доме, например, № 17 на Котельнической набережной обитала элита СССР, поэтому число репрессированных жильцов там получилось просто пугающее. Но нынешние жильцы проект «Последний адрес» не поддержали. Волонтер Оксана Матиевская пожаловалась «Радио Свобода»:
— Домом распоряжается Российский союз промышленников и предпринимателей. Туда отправили официальное письмо с просьбой разрешить размещение четырех памятных знаков. Письмо было передано на рассмотрение исполнительному вице-президенту Дмитрию Кузьмину. Когда мне удалось к нему пробиться, он потребовал подробные биографии людей, чьи имена будут на табличках. Потому что, по его словам, «до сих пор неясно, был заговор или не было заговора».
Именно Дмитрий Кузьмин, кстати, потомок репрессированного командира Красной армии, обратил внимание на вторые врата, которые якобы по незнанию пытается открыть «Последний адрес».
Две большие разницы
С вице-премьером РСПП и преподавателем ВШЭ Дмитрием Кузьминым я общался по телефону и с помощью «открытых писем» в прессе, в которых он критикует «Последний адрес». Причем профессор несколько раз пытался договориться о публичном обсуждении проекта с его организаторами, но Кузьмина игнорировали. Хотя там есть о чем поговорить. О том, что не всегда домовладельцам объясняют задачи проекта, вводя людей в заблуждение. Иногда, оказывая на них легкое невербальное воздействие, в этом нашей либерально-активной общественности нет равных. Как горько заметил Дмитрий Кузьмин: «Память о репрессиях 1937 насаждается методами 37 года».
Есть много вопросов и к самим проведенным реабилитациям. Все знают, что самую страшную волну репрессий под названием «ежовщина» удалось остановить, только репрессировав исполнителей и перетряхнув весь советский карательный аппарат. Формально организаторы и исполнители «ежовщины» — жертвы репрессий, причем, тоже прошедшие через мучения, пытки, издевательства. А если по совести? Никто пока не может ответить на этот вопрос однозначно, это задача для потомков.
Про это и пишет профессор Кузьмин: «Реабилитация и увековечение памяти — не одно и тоже. Одно автоматически не означает другое… в проекте ставится знак равенства между реабилитацией гражданина и увековечиванием его памяти».
Думаю, нужна была гражданская смелость, чтобы обратить внимания на эту неприятную и пока неразрешенную и не пережитую обществом историческую проблему:
Родственники репрессированного М. Розена племянник Марк и дочь Ольга на церемонии установки таблички. Фото: Михаил Джапаридзе/ТАСС
Врата вторые
Из письма Д. В. Кузьмина в «Комсомольскую правду»:
«Десятки архивных дел жертв политических репрессий, которые мне удалось изучить, однозначно свидетельствуют: если человек был членом ВКП(б), в любом качестве сотрудничал с властью, в его биографии будут „темные пятна“. Врачи, преподаватели, художники, рабочие, — кто в результате принуждения, а чаще всего добровольно, оговаривали других, и на основании этих доносов фабриковались дела». Вспоминается такой эпизод. Один учитель, выбрасывая мусор случайно обнаружил в мусорном баке газету, где на портретах Сталина и Молотова глаза были обведены черными чернилами. Через две недели собственных «оперативно-розыскных мероприятий» учитель выяснил, что вождей «лишил зрения» соседский школьник. В тот же день он написал донос, через два дня родители мальчика были арестованы и получили 10 лет, а сам мальчик был отправлен в детский дом. Через год учитель был репрессирован «как сочувствующий эксплуататорским классам, а в 1956 году реабилитирован».
Нужно ли устанавливать табличку учителю, который сгубил двух взрослых и лишил ребенка детства? Если не вникать в детали, почему бы и нет? Формально все правильно — «реабилитирован».
Вот только именно формальный подход к доносам и сигналам позволил развязать «Большой террор» 30-х годов, зачем его воспроизводить в 21-м веке в облегченных формах?
Репрессирование репрессировавших
В письмах и обращениях Дмитрия Кузьмина был лишь вскользь задет один очень неприятный вопрос, сводящий к нолю всю деятельность последнего адреса: а куда делись прошлые обитатели домов, в которых поселились люди, впоследствии репрессированные? Самый близкий пример — тот же дом на Котельнической, 17, где не дали повесить таблички с именами репрессированных. Построен этот дом в 1887 году купцом Митрофаном Мазуриным как богадельня для престарелых лиц купеческого сословия. В 1917 году российская история промышленников и купцов Мазуриных прервалась — они бежали с родной земли и больше в Россию не возвращались. Исчезли из памяти и истории, единственный след — книга о роде Мазуриных, изданная крошечным тиражом в каком-то эмигрантском издании.
Врата третьи
По логике и совести, именно эти два миллиона человек, погибших во время «Красного террора» 1917–1923 года, в первую очередь заслуживают таблички «Последний адрес». Разумеется, если есть задача достигнуть исторического примирения внутри общества. Без этого «Последний адрес» — лишь вкладывание перстов в заживающие раны.
По мнению историка и философа Егора Холмогорова, вся конструкция «Последнего адреса» «немного ложная»:
— Она базируется на либеральном мифе о том, что были прекрасные и непогрешимые «Дети Арбата» и «комиссары в пыльных шлемах», а жестокий Сталин их покарал. Нет, это были палачи, которые вселились в дома изгнанных. И, по хорошему, именно с выяснения судьбы изгнанных и надо бы начинать.
К сожалению, как мне удалось выяснить, начать практически невозможно. По репрессированным во время «Большого террора» 30-х годов есть масса баз в интернете, гигабайты литературы и отсканированных документов. По «Красному террору» — зловещая пустота. Единственное, что мне удалось сделать во время моих профанских изысканий, — придумать некую новую исследовательскую технологию. С ее помощью можно, например, узнать, кто поселился в квартирах изгнанных и убитых во время «Красного террора».
В сети, в открытом доступе, лежат справочники «Вся Москва», с 1901 по 1917 год. Это аналог «Желтых страниц», но с адресами и фамилиями москвичей, около двух тысяч страниц каждый том. И там же, в Сети, уже много лет работает ресурс «Расстрелянные в Москве», тоже с адресным указателем. Мне удалось совместить два ресурса.
Берем навскидку: Арсений Николаевич Немировский, Тверская 37 кв.2. врач-венеролог. Смотрим адрес по базе «Расстрелянные в Москве»:
Дореволюционный адрес
«Леон Маркович Грушевский, род. 1902, г. Белосток, член ВКП(б), еврей, редактор газеты «Вечерняя Москва», расстрелян 23.09. 1937, захоронен на Донском кладбище.
Последний адрес репрессированного в 1937-м году
Что стало с успешным (судя по адресу) врачом Арсением Немировским — не знает и не хочет знать никто. Хотя, по мнению историков, есть весь необходимый массив документов для установления жертв «Красного террора». Можно найти средства и волонтеров для создания баз. И две таблички на месте одного пархоменковского «Последнего адреса» будут выглядеть весьма показательно.
Возможно, именно такая честная трактовка нашей новейшей истории как раз и позволит избежать ее повторения. Хотя история никогда и ни чему не учит. Поэтому, есть еще один здравый вариант — перестать жонглировать историей.
Читайте также: Итальянцев поразило российское новогоднее телешоу (ВИДЕО)