Не успели предать земле великого Армена Джигарханяна, как пришла еще одна тяжелая весть: не стало режиссера Романа Виктюка, чьи постановки называли одними из самых эпатажных и хулиганских. Предельная откровенность, доведенная до накала чувственность... — едва взглянув на афишу спектакля, можно было сказать, кто его автор. «Я всегда кричу, что самый большой грех на земле — не испытать любви, — признавался народный артист. — А для них это оскорбительно и невозможно ни при каких обстоятельствах! Любовь — вот основная заповедь природы человека. Другого ничего нет. Все остальное надумано государством, партиями, властями, но это все мусор, это все суета!» «В десять лет пришел к женщине и сказал «люблю» «Когда мне было 10 лет, к нам в город Львов приехала Раневская. Я узнал, где она живет, и пошел к ней поговорить. Стучу в дверь и слышу какие-то слова, очень похожие на русские нелитературные. Она ворчала и добавляла слово на букву «б». Меня это не испугало, я постучал еще раз. Раневская открывает дверь — в халате, седая голова взлохмачена! — видит меня и спрашивает: «Ты что?» — Я говорю: «Я к вам, я вас люблю!» Мы встретились с ней снова уже спустя много лет, когда я стал известным. Я гостил у нее в Москве и рассказал эту историю. «Так это ты был, — закричала она, — тот ангел, что разбудил меня в девять утра!» И… добавила нехорошее слово. «Мне говорили: зачем тебе Москва — таких, как ты, тут много!» «Когда я окончил школу, то поехал поступать в ГИТИС. В Москву меня провожали, как в Сибирь. Упаковали все: перину, подушку, ложки… А деньги всем домом зашили в сатиновые трусы. Да так, что достать было просто невозможно. Все так прятали, чтобы ни один москаль не мог найти, что дали ребенку с Западной Украины. Перед самым отъездом я получил телеграмму от своих подруг, которые уехали туда на два года раньше: «Не приезжай: таких, как ты, много». Но я все равно поехал.И вот стою я на вокзале без вещей (их украли), в одних тапочках, и не знаю, что делать. Деньги достать не могу — это ж надо раздеваться… Попросил у прохожих монетку позвонить, узнал, когда приходить на вступительные экзамены. Сел в троллейбус и поехал, а вокруг — огни вечерней Москвы. Проезжаю мимо домов, которые стоят неподалеку от Кремля, и говорю себе: «Не смотри, тебе там никогда не быть». А теперь живу в одном из этих домов… «У меня есть своя планета, я знаю, куда мне лететь» «Звезды, как сказал Высоцкий, зажигают только хулиганы. Интеллектуалы, умные-разумные неспособны их зажечь. Эти звезды остаются на небе. И теперь, когда у меня есть своя планета, я знаю ее номер!Произнес и сам поперхнулся от своего юмора. Да, да, да, у меня есть звезда! Так что мне есть куда лететь. Понимаешь? Если об этом думать, то, конечно, нужно жить так, чтобы всегда быть на обочине, а не шагать в шеренге — подобной той, что маршировала на парадах 1 Мая!» «Никаких итогов — мне всегда 19!» «Возраст — это бестактность времени, ошибка природы. Режиссеру должно быть всегда 19, потому что каждый раз он только начинает. И наоборот: если у режиссера есть опыт, то он очень много теряет, потому что в нем пропадает детское восприятие жизни. Все должно быть первородно: если мне всегда 19 — у меня все как в первый раз! Поэтому я никогда не буду, как в бухгалтерии, писать «итого». Все еще только впереди!» «Я всегда был одинок» «Ощущение одиночества не покидает меня с самого детства, и это не потому, что вокруг нет людей. Ты понимаешь, что тебе дана тайна, которую ты не можешь никому объяснить или навязать. Сейчас, когда на место Бога пришел расчет, невозможно докричаться до этих железных автоматов, которые прячутся в клетку семьи, и все меньше артистов, которые способны иметь кнопки страдания, радости, муки, смерти. Однако я каждое утро прихожу на репетиции и голыми руками забиваю гвозди в сцену! Раны не заживают. Но я глубоко убежден: если они затянутся, тогда нужно все бросить и сказать «до свидания!». «Сердце в дырах, но ведь кто-то эти дыры латает?» «Моя жизнь расписана по минутам: гастроли, репетиции, занятия со студентами. В таком графике мне прекрасно. Усталости никакой. Я люблю и меня любят. Все! Никогда в голову мне не придет делать зарядку или обливаться ледяной водой. Для поддержания хорошей формы помогает только любовь. Сердце все в дырах, сплошные разрывы и слезы, но кто-то ведь любит, кто-то эти дыры латает?! Я считаю, что лучше жить с температурой 39,9, чем 36,6. Пока ты в театре, пока кругом твои дети, пока ты наслаждаешься — какой тебе возраст, о чем вообще речь?» «У артистов может быть любая ориентация» «Я никогда не задумываюсь, какая ориентация у моих актеров. Все просто: воображение не имеет ничего общего с реальностью. У них у всех семьи, «манюрки» (женщины), дети! Впрочем, если бы они вздумали реализовать воображение в реальности, в этом не было бы ничего зазорного. Но это вовсе необязательно». «Я красиво обнажил не только душу»«Я первый приоткрыл ту завесу, которая годами прикрывала подлинность человеческой природы. Я вынес на театральную сцену любовь, ревность, томление, ожидание, подозрение. Я красиво обнажил не только душу, но и тело, и сделал это так, что одно без другого существовать не может. Ранит ли меня критика? Когда я читаю о себе разгромные статьи, то и смеюсь, и ужасаюсь. Когда же все это закончится? Когда же вчистую сотрется поколение моралистов? Не надо пытаться втиснуть меня в убогие рамки!» «Когда актриса не могла сыграть, я разорвал на ней блузку» «Конечно, далеко не все артисты готовы к смелым решениям и не сразу проникаются моей мыслью. Многие стесняются. Но вот один стесняться перестал, другой, третий... Они поняли, что сами себя обманывают! Я помню, как однажды мы репетировали сцену любовного страдания с одной актрисой. Она никак не могла выдавить из себя ничего человеческого, и тогда я разорвал на ее груди блузку. И вот когда показалась обнаженная грудь, она вдруг почувствовала то, что не могла почувствовать, будучи застегнутой на все пуговицы. Сыграла она после моего физического вмешательства блестяще!» «Я попросил бы Бога меня не покидать...» «Я глубоко религиозный человек и ненавижу подделки. Это когда приезжают и показательно стоят со свечками. Не со свечками надо стоять, а жить в любви! Но если б у меня была возможность поговорить с Богом, я попросил бы у него только одного: не покидать меня. Когда он с тобой, это все видят! Смерть? Какой я ее представляю? Изображая ее, я, наверное, нарисовал бы памятник, на котором выбиты слова моего любимого философа: «Мир ловил меня, но ему это не удалось».
