Как Адамович спасал фильм "Иди и смотри", а Азгур разбивал свои скульптуры

Банда

В 1948 году по приказу Сталина на даче министра Госбезопасности БССР Цанавы в Степянке был убит Соломон Михоэлс. Убийство было представлено как несчастный случай: знаменитого режиссера, народного артиста СССР сначала задушили, затем его тело переехал грузовик, чтобы замаскировать убийство под обычное дорожное происшествие, после чего его выбросили на улицы Минска. У Михоэлса были сломаны ребра и позвоночник. Об этом Цанава сообщил на следующий день Сталину.

В Москве были организованы государственные похороны. Еврейский театр, которым руководил Михоэлс, был назван в его честь. Однако уже на следующий год табличка с его именем была снята, и в пятую годовщину смерти «Правда» назвала режиссера участником «сионистского заговора» (что после смерти Сталина сама же и опровергла).

Цанава после смерти Сталина спокойно почивал на пенсии, но ровно до тех пор, пока Берия не обнародовал материалы про убийство Михоэлса. Лишь тогда Цанава был арестован и, по одной из версий, умер в больнице Бутырской тюрьмы, по другой - покончил жизнь самоубийством.

А убийство Михоэлса так и не было расследовано. Равно как не понес заслуженной кары никто из убийц - офицеров Министерства госбезопасности, получивших в 1948 году за свой «подвиг» боевые награды: Цанава - орден Красного Знамени, остальные - ордена Красной Звезды и Отечественной войны 1-й степени.

«З цябе і пачну»

Из цикла «Вакол літаратуры і літаратараў» Бориса Саченко. «У часы бяспраўя і рэпрэсій Заір Азгур ляпіў партрэты многіх вядомых тады людзей. Злепіць партрэт, не паспее той высахнуць, а таго, з каго ляпілі, возьмуць ды арыштуюць. Бярэ Азгур малаток і разбівае партрэт.

Мікола Хведаровіч, які тады працаваў у ЦК КПБ, быў рэдактарам адразу некалькіх часопісаў. Сустрэўшы Заіра Азгура і ведаючы пра яго турботы, пажартаваў:

- Ляпіў бы ты, Заірка, лепей свіней... Не разбіваў бы штодзень іх партрэтаў...

- З цябе першага і пачну, - адказаў даволі злосна Хведаровічу Заір Азгур».

Из созданных Азгуром монументальных портретов белорусских деятелей культуры сталинские репрессии пережил лишь портрет писателя из Бобруйска Бориса Микулича. Повезло ему, правда, ошибочно - у репрессированного за «издание контррреволюционной литературы» Микулича было явное сходство с российским поэтом Александром Блоком.

- Время иногда вынуждает художника делать что-то противоестественное, - говорил Азгур журналисту Роману Ерохину. - Приходит и говорит: разбей или тебя разобьют. Не оставляет даже выбора.

Так было и со скульптурным портретом Соломона Михоэлса, после убийства которого мастерскую Азгура посетил секретарь ЦК Абросимов.

- Пришел, кивнул на портрет и предупредил по-доброму: или - или... - вспоминал Азгур.

Когда наступят иные времена, Азгур вылепит нового Михоэлса. С тем самым предчувствием гибели на лице режиссера, какое он видел, когда ехал вместе с ним в одном вагоне зимой 1948 года в Минск.

«Нацдем»

Писатель Юрка Витьбич рассказывал о судьбе литературного критика Макара Шалая. Его арестовали в годы великого сталинского «хапуна». Привезли в тюрьму, начали таскать на допросы. Обвинение выставили традиционное - «нацдем». Макар Шалай был человек веселый и на вопрос следователя: «Вы действительно хотели оторвать БССР от СССР?» - ответил:

- А как же! Понятно, хотели.

- И присоединить к Польше?

- Нет, почему же к Польше? Упаси бог от этого! Мы хотели присоединить к Индии.

Макара Шалая избили и бросили в карцер...

Рассказ Юрки Витьбича заканчивался так:

«На вуліцах аднаго з беларускіх наддзвінскіх мястэчкаў яшчэ перад самай вайной можна было сустрэць дзіўнага чалавека. Абадраны, без шапкі, босы, аброслы барадой, - ён ішоў, не звяртаючы аніякае ўвагі на вакольнае. Ён не пазнаваў ні сяброў, ні знаёмых і не адказваў на іхнія цёплыя прывітанні. Гэта было ўсё, што засталося ад Макара Шалая пасля нялюдскіх катаванняў. І досыць было пачуць ягоны смех, каб адразу сціснуліся кулакі на тых зацятых ворагаў беларускага народа, якія бязлітасна загасілі яшчэ адзін вялікі талент».

Убеждения

1966 год. Алесь Адамович читает курс лекций по белорусской литературе в Московском государственном университете. Молодому профессору предлагают остаться в Москве, обещают жилье. Но после «дворцового переворота» и прихода к власти Брежнева хрущевская оттепель сменяется брежневскими заморозками. Государству снова нужны «враги народа», чтобы «жить стало веселее». В это время и появляются на Западе «антисоветские» публикации Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Цель найдена, дело советских писателей-«предателей» сфабриковано. Из ЦК КПСС в МГУ спущен приказ: профессура должна выступить с осудительным письмом.

Доброжелатели находят возможность предупредить Адамовича, и у него есть шанс «исчезнуть» или хотя бы сказаться «больным». Но он убежден: «Не пойти, согласиться, что меня «не нашли», - как потом будешь себя чувствовать? Вот мы все попрекали «стариков», что они позволили сталинской банде оседлать страну, загнать всех в Страх, в Безропотность. Но ведь не сразу это случилось, с чего-то начиналось, и тогда еще можно было что-то исправить, изменить свое и наше будущее. А не такой ли момент снова подступает?.. Потом уже нас будут спрашивать, пытать нашу совесть: как это вы позволили?»

Отказавшись подписать коллективное письмо против Синявского и Даниэля, Адамович вынужден был уволиться из МГУ и вернуться в Минск, где целый год оставался без работы. Ему долго не позволяли вернуться в Институт литературы АН БССР, писателю даже хотели отказать в прописке, поскольку сам Машеров заявил: «Пусть там отмывается, где нагрешил!»

Примирить Петра Машерова с мыслью, что Адамович вернулся в Минск, сумел секретарь ЦК Александр Кузьмин, но уже спустя годы и после публикации книг «Я з вогненнай вёскі...» и «Каратели». Тогда Машеров, разумея историю с делом Синявского и Даниэля, едва не обнял Адамовича: «Вы были молоды, понятно, молодость, горячность...» - «Неужели, Петр Миронович, вы думаете, что сегодня я подписал бы такое письмо? - парировал писатель. - Я и сегодня не подписал бы».

Про художников и кирзовые сапоги

Уже готовый фильм «Иди и смотри» Элема Климова едва не лег на полку. Во время просмотра картины заведующий отделом ЦК КПБ Иван Антонович признался Климову:

- Вы, может, и гений, а я человек ординарный, простой, и у нас с вами никогда мира не будет. Я никогда рядом с вами не буду бороться, помогать вам.

И еще:

- В вакууме художник творить не может. Ему должен обязательно кто-то стоять и смотреть через плечо.

Фильм удалось отстоять лишь после того, как на просмотр были приглашены лучшие советские кинорежиссеры. Хотя и они поначалу едва не похоронили картину. Положение спас Алесь Адамович, обратившийся к руководителю Союза кинематографистов Льву Кулиджанову:

- Мы, литераторы, - г*вно, но такого дерьма, как вы, киношники, я еще не видел. Вы что, не понимаете, что угробили своего товарища? Мы, писатели, тоже друг друга по шерсти не гладим, но когда вопрос стоит о жизни и смерти товарища по профессии, такого себе не позволим. Вы же отдали картину и режиссера на растерзание!

После такого нелицеприятного упрека Кулиджанов вернулся в кабинет к председателю Госкино СССР, и на следующий день фильм «Иди и смотри» был-таки принят.

О художниках и королях

Кинорежиссер Владимир Орлов вспоминал, как однажды его друг, знаменитый композитор Евгений Глебов спросил:

- А знаешь ли ты, при каком короле жил Бетховен?

Владимир Орлов никогда не задумывался об этом. Хотя действительно, при каких-то ведь королях жили и Бетховен, и Бах, и Мусоргский! Творили же при каких-то правителях, которых сегодня никто не вспоминает.

- Не знаю. А ты?

- Ну, я-то знаю - посмотрел в энциклопедии, - ответил Глебов и философски добавил: - Так вот этого они нам, художникам, простить не могут!

Шаржи Николая Гиргеля и Кастуся Куксо.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Короткевич обещал проломить череп за шарж на Бородулина

Известный художник-карикатурист Константин Куксо рассказал «Комсомолке», как за шарж с ним хотел судиться белорусский писатель и почему не удалось нарисовать Аллу Пугачеву (читать далее)