«Обидно, что сидим у союзников в тюрьме»
Спросите тех, кто воевал,
Кто нас на Эльбе обнимал…
(Евгений Евтушенко)
25 апреля 1945 года произошла историческая Встреча на Эльбе. Событие оставило глубокий след в памяти участников — как с советской, так и с американской стороны. Официальная сводка Советского информбюро, однако, объявит о встрече лишь спустя двое суток, 27 числа: «Войска 1-го Украинского фронта и союзные нам англо-американские войска ударом с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии в районе города Торгау». А в сводке от 25 апреля название реки Эльбы звучало лишь мельком — в череде десятков других топонимов. Александр Вейгман
Раньше, чем передовые части Красной Армии, американцев встречали советские военнопленные, освобождённые союзниками на Западном фронте. Сохранились даже снимки наших бойцов, переодетых в новенькую американскую униформу — правда, без знаков различия. При этом встречи представителей двух армий, говоривших на разных языках, нередко приводили к курьёзам — иногда трагичным, иногда комичным. Одну отдельно взятую «трагикомедию» запечатлел дневник старшего лейтенанта Александра Борисовича Вейгмана (1916–2000).
Он родился в Староконстантинове (нынешняя Хмельницкая область Украины), до войны жил в Москве. Оборонял столицу в рядах народного ополчения, затем участвовал в Ржевско-Вяземской операции. 24 апреля 1942 года попал в плен. Скрыл национальность, назвавшись татарином, Николаем Петровичем Арбековым. Содержался в лагерях военнопленных на территории СССР и Германии. 26 марта 1945 года вместе с товарищами совершил побег и 1 апреля вышел в расположение американских войск. С собой удалось взять дневник, который Вейгман вёл с января 1945 года.
«25 апреля
Среда. Встал пораньше, ибо спешил в клуб слушать утренний выпуск последних известий по радио. Особо знаменательно сегодня — это обыск в 15 часов квартиры СС-коменданта лагеря военнопленных г. Киева. Мной были найдены подтверждающие документы и фотоснимок его деятельности, издевательств и уничтожения советских военнопленных, [что] особенное впечатление оказало на меня, это разрушенный памятник В. И. Ленина в г. Киеве, и на пьедестале памятника встал этот деспот, фашистский изверг, комендант лагеря Киев-Дарницы.
Однако немцы донесли на нас в американскую полицию, что мы якобы собрались грабить квартиру, и их полиция, не разобравшись, нас — Володю Храмова, Григорьина и меня — арестовали и на машине „Виллис“ отвезли в тюрьму г. Оффенбах. Посадили нас в камере, где сидели ещё два бывших военнопленных. Так как это было перед первомайскими праздниками, мы решили разукрасить камеру к 1 маю; имеющие только карандаш, нарисовали звезду, лозунги на стене. Я лично написал первомайские лозунги на бумаге. Сидеть томительно и обидно, что сидим у союзников в тюрьме, и за что, за правду. Разные мысли о сроках сидения в тюрьме. Но мы спокойные, ибо знаем, за что сидим, а следовательно, и нас освободят, однако помним, что это американцы, а не советские органы. С такими мыслями легли на полу спать все вместе».
Мы не будем томить читателя неизвестностью относительно дальнейшей судьбы Александра Вейгмана и приведём дневниковую запись за следующие сутки:
«Четверг. С утра в тюрьме. Сидим, скучно, томительно, и разные мысли в голове кружатся. Ведь скоро 1 мая, праздник весны и освобождения из фашистской неволи. Но, увы, опять тюрьма. Получили завтрак: 250 гр. хлеба, 30 гр. колбасы и пол-литра воды (чай). Однако в 2 часа дня нас вызвали на допрос в следственный отдел. Беседовал с нами американский унтер-офицер, по национальности — поляк. Он разговаривал на ломаном русском языке. Читал неуместную нотацию о нас. И нас в 3 часа освободили».
В мае 1945 года Александр Вейгман повторно призван в Красную Армию. Его непоколебимая преданность советским праздникам, вероятно, была оценена по достоинству — он был назначен на должность замполита батальона.
«МЕЧТАЮ О ХОРОШЕМ ДРУГЕ»
В конце апреля 1945 года солдаты и офицеры Красной Армии воевали с ощущением скорой Победы. 23-летний капитан медицинской службы Иосиф Григорьевич Барон 25 апреля 1945 года писал о взятии Берлина как об уже свершившемся факте. Опережать события было в характере Иосифа Барона — как будто про него написал поэт Вяземский: «И жить торопится, и чувствовать спешит». В нём часто вспыхивали романтические чувства, которыми он делился со своим дневником. «25 апреля 1945 г.
Самочувствие моё стало хор[ошее]. С 21[-го] с[его] м[есяца] работаем в г. Эбервальде в СЭГ [сортировочно-эвакуационный госпиталь] в 70 км от Берлина, а Берлин взят. Как хочется туда попасть, посмотреть, это — фашистское логово.
Всё-таки я молод — пора увлекаться и любить. А на самом деле у меня ни того, ни другого нет (если не считать Терезы). Чем это объяснить? Да очень просто: я не могу, как многие другие, „быть животным“. Скучно, иногда думаешь — хоть какое-либо увлечение, хотя и сам я очень мало для этого предпринимаю. Ещё и сейчас я сохранил некоторую робость в отношении с женщинами, но вместе с тем я мечтаю о хорошем друге — девушке или парне. Погода стоит замечательная, хожу в плаще. Завтра собираемся ехать в Берлин, если нас не задержат какие-либо непредвиденные обстоятельства».
В «365NEWS» несколько лет назад были приведены его воспоминания (Добровольский А. С. Как полковой врач спас на передовой сотни солдатских жизней. № 26757, 6.03.2015):
«В памятный мне день 2 мая 1945 года я оказался в самом Берлине и на стене Рейхстага гордо начертал: „И. Барон из Москвы“.
Между прочим, полученная мною специальность врача-токсиколога пригодилась позднее, уже после победы. В июне-июле 1945 года неподалеку от Берлина случилось массовое отравление людей неизвестным химическим веществом высокой токсичности. ЧП произошло из-за повреждения цистерн, находившихся на бывшем немецком складе-хранилище. Меня туда срочно направили в составе ОРМУ-100 (отдельной роты медицинского усиления) для организации госпитального отделения и участия в лечении тех, кто пострадал при дегазации зараженной территории хранилища. Состояние этих несчастных было очень тяжёлое. Они получили почти смертельные поражения. Как потом выяснилось, это вещество было нервно-паралитического действия».
Фронтовик, переживший ранение, награждённый медалями и орденом Красной Звезды, дослужившийся до командира санитарной роты, — Иосиф Барон и после войны оставался романтиком, мечтал стать театральным критиком. Он даже занимался при театре танцами — но в конце концов связал всю свою жизнь с медициной.
Публикацию подготовили сотрудники Центра «Холокост» Илья Альтман и Роман Жигун