Проект реконструкции Остоженки, начатый еще в советское время, превратился в символ современной российской архитектуры. Район одновременно сохранил дух старой Москвы, и стал образцом нового подхода к городской среде. Обозреватель Павел Зельдович поговорил с теми, кто формировал современный облик Остоженки. А фотограф Михаил Розанов любезно предоставил «Снобу» свои снимки. Кроме того, в материале использованы фото старой Остоженки Бориса Томбака и одного из главных архитекторов проекта Андрея Гнездилова.
Всякая утопия, как крайняя форма идеализма, есть, по сути, насилие — над человеком, над природой, над естественным ходом вещей. Именно поэтому утопическая идея, материализуясь, неизбежно обретает антиутопические черты. За редкими исключениями.
Столичный микрорайон № 17 — он же Остоженка, — работа над проектом комплексной реконструкции которого началась в далеком 1988 году, стал экспериментом по внедрению буржуазного стиля жизни в социалистический город. Коллектив под руководством архитектора Александра Скокана, которому доверили эту работу, фактически, как сейчас принято говорить, взломал систему.
Андрей Гнездилов, один из авторов проекта, первый заместитель директора архитектурного бюро «Остоженка», вспоминает: «Мы исходили из своего понимания города как колонии живых клеток, где клеткой является домовладение, или парцелла, — участок застройки с четкими границами и самостоятельным въездом. Мы ориентировались, с одной стороны, на идеи лидера группы НЭР Алексея Гутнова, а с другой — на землеустроительную практику и Строительный устав Российской Империи. Нам казалось очевидным, что для сохранения аутентичной среды Остоженки реконструкция должна осуществляться согласно тем же пространственным и имущественным принципам, что и строительство в досоветское время, когда эта среда и была сформирована. То, что через какие-то два-три года в стране наступит капитализм, мы даже вообразить не могли. И когда у нас сменился строй, оказалось, что наша работа и утвержденный, как бы сейчас сказали, мастер-план уже подготовили Остоженку для коммерческого освоения».
Авторам проекта на самом деле несказанно повезло, причем с нескольких точек зрения.
Во-первых, архитектор Илья Лежава, соратник уже упоминавшегося Гутнова, порекомендовал на роль планировщика Остоженки именно Скокана, хотя претендентов было несколько, включая известных «бумажных архитекторов» Михаила Белова и Михаила Крихели.
Во-вторых, предложенная командой Скокана архитектурно-градостроительная концепция была согласована еще в советское время, в 1990 году, а через два года, когда Союз уже распался, заказчиком стала Генеральная дирекция единого заказчика «Остоженка», подчиненная непосредственно префектуре ЦАО. Это в некотором роде развязывало архитекторам руки: бюро Скокана, назначенное генеральным проектировщиком, имело уникальную возможность не допускать искажения принятой ранее градостроительной концепции, основанной на принципе регенерации исторической городской ткани. «Приходили частные инвесторы, которым в этой дирекции просто давали как бы такое “меню” — список конкретных участков-парцелл с подробно прописанными параметрами, и те, недолго думая, говорили: “Да, конечно, мы это будем строить. Это все-таки 1,5 км от Кремля”. Бизнесу в принципе самому была удобна такая система. Мы по большому счету изобрели механизм комплексного развития территорий, который получил законный статус и стал мейнстримом лишь тридцать лет спустя», — вспоминает Андрей Гнездилов.
В-третьих, утопия Скокана, отрицавшая советскую градостроительную практику и заточенная под капиталистическую реальность, имела все шансы, пройдя через жернова системы, мутировать в уродца. Но Союз распался, и проект бюро «Остоженка» не просто возымел коммерческий успех, но стал образцом этичного отношения к городской среде, эталоном профессиональной ответственности, точкой отсчета новой российской архитектуры. Михаил Розанов, автор фотопроекта к годовщине застройки Остоженки, наблюдал развитие района на протяжении десятилетий.
«В свое время, в начале 90-х, я жил на Арбате. У меня были друзья на Остоженке, и я к ним часто ходил в гости. Тогда район находился совсем в плачевном состоянии. Обстановка была, как в городе после войны: что-то заброшено, что-то разрушено целиком. В переулках стояли ветхие, подгнившие деревянные дома с забитыми окнами. А теперь этот район стал одним из самых дорогих в Москве».
Проект реконструкции Остоженки можно считать завершенным, хотя сами авторы, по признанию Гнездилова, были убеждены, что «реализация такой сложной программы займет лет сто». Сейчас в районе застраивается последний свободный участок — между Соймоновским проездом и 2-м Обыденским переулком. Всего за 35 лет на территории «микрорайона № 17» возвели более шестидесяти зданий в разных стилях — от неомодернистского до постмодернистского, — примерно половину из которых спроектировало бюро «Остоженка». Одни из лидеров отечественного неомодернизма Сергей Скуратов и Юрий Григорян построили свои первые знаковые объекты — Copper House и «Дом в Молочном» — именно там.
Одним из главных достижений реконструкции Остоженки можно считать то, что авторам удалось возродить старомосковскую структуру района и при этом осовременить его облик. Не случайно Михаил Розанов, имеющий огромный опыт в жанре архитектурной фотографии, фокусировался не на самих домах, а на пустотах между ними: «Фотосессия на Остоженке отличалась от моих предыдущих работ. Раньше мы снимали просто здания, а тут облик отдельного дома перестал быть основной задачей. Важнее всего стало показать район как органичную часть города. Я долго ходил по переулкам, искал места подальше на мостах, чтобы сделать панорамы. Снимал с высоких точек, например, с подъемных кранов. Здания оставлял на периферии кадра. В центре ничего не было, только небо и воздух. Получалось много пустого пространства, что давало ощущение простора. Такой способ съемки был противоположен тому, что я делаю обычно как архитектурный фотограф. Главное было то, что в центре кадра как будто бы ничего нет, но все вместе выглядит все равно интересно», — говорит Михаил Розанов.
Автор: Павел Зельдович
