Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Н. А. Некрасов
Если ты живешь в России – ты все время куда-то едешь. Россия без дороги немыслима, такие уж здесь расстояния, такая география.
Мы подходим с туристической группой к воротам Николо-Улейминского женского монастыря под Угличем. Это старообрядческий монастырь, говорят, здесь ничего не изменилось с дореволюционных времен.
Охотно верю! Осень, ветер несет по тропинкам листья, абсолютное ощущение, что провалился во временную дыру.
- В смутное время здесь в окрестностях погибли около сорока тысяч человек. Были измучены, некоторые – заживо сожжены поляками. До сих пор находят могильники, - говорит экскурсовод.
Сорок тысяч! Небольшой город.
Собственно, с Углича и началась смута. Здесь при более чем загадочных обстоятельствах погиб сын Ивана Грозного, царевич Дмитрий.
Кто не помнит – дети играли «в тычку» (современные «ножички»), у Дмитрия начался приступ «черной немочи», то есть эпилепсии, во время которого он проткнул заостренным гвоздем себе горло. Предположительно.
Страницы русской истории перечитываешь как роман Кинга. Или Эдгара Алана По.
А когда идешь по этой земле, где вокруг – один сплошной могильник, словно приподымается какая-то ширма, начинаешь видеть и чувствовать то, что не должен бы.
Мы на территории монастыря, нас встречает матушка Олимпиада. Ровное, гладкое, какое-то даже бесцветное лицо, тихий голос. Матушке, как я позже выясню, 70 лет, выглядит минимум на 20 моложе.
- Что вам рассказать? Что вам было бы интересно? – матушка растеряна, она не привыкла работать с туристами. Но улыбается, явно рада видеть людей.
Туристическая группа фотографирует картину Сурикова «Боярыня Морозова».
«Боярыня Морозова на выборы поехала» - шутит кто-то. Все хихикают.
Но я хорошо помню, куда поехала боярыня Морозова. В земляную тюрьму, холодную яму. «Помилуй меня, дай калачика, ну, хлебца. Принеси хоть яблочко или огурчика».
Но не помилует, не принесет; так и сгинет Феодосия Прокопьевна под землей от голода, вельможная жена, владетельница 800 душ.
- Из-за чего произошел раскол в церкви, вы же знаете? – тихо спрашивает игуменья Олимпиада.
- Да разумеется, - перебивают друг друга туристы и начинают изображать крест. Креститься иначе стали, оттого и произошел, мол.
Так, видимо, в школах рассказывают.
Рядом с картиной Сурикова – деревянная инсталляция: протопоп Аввакум в яме. Черные одежды, борода, на веревочке сверху словно спускают корзинку.
Группа, кажется, смутно представляет, кто это, зачем он здесь и как связан с картиной.
«Вот собака, яко Никон, бл***й сын, солгал! Обманул царя Алексея, треми персты креститися понудил: «троица-де бог наш, тремя персты и знаменимся». Он, бедной, послушав, да дьявола и посадил на лоб».
На ругань в соцсетях похоже, правда? Это он же, Аввакум, прошедший через муки, расстриженный, 14 лет просидевший на хлебе и воде в земляной тюрьме, сожженный в итоге. Подвижник и наставник боярыни Морозовой.
Не за способ креститься, конечно, принявший муки, точнее, не совсем за него. Отцы мои так верили и крестились, деды, прадеды. Так, стало быть, неправильно, неверно? Нет уж, собака Никон! Вот за это погибали старообрядцы.
Но туристам не очень интересно, впереди – ресторан и другая экскурсия.
Череда мытарств Аввакума – бесконечная ссылка: Тобольск, Енисейск, Забайкалье, Мезенск, Москва, Пустозерск, наконец. Дорога, дорога.
Я стою напротив деревянного Аввакума и думаю - ни один образ в русской культуре, а особенно в литературе, не связан со смертью настолько сильно, как дорога.
Мы все помним смерть Льва Толстого в пути. Последний его отъезд из Ясной Поляны, кажется, уже в полубреду.
Знаковые русские классические романы практически все начинаются с дороги. Вот, например, «Мертвые Души»:
«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все те, которых называют господами средней руки»
Или Доктор Живаго, первые строчки:
«Шли и шли и пели «Вечную память», и когда останавливались, казалось, что её по залаженному продолжают петь ноги, лошади, дуновения ветра».
Бесконечная русская равнина. Посмотреть с высоты полета – лес и поле.
«Рас-стояние: версты, мили… Нас рас — ставили, рас — садили», - писала Цветаева.
Я в Угличе, на древней земле, откуда, собственно, начиналась современная русская история. Мы идем к автобусу. Бредем, как больше 4 веков назад, наверное, брели похороненные здесь 40 тысяч человек, как брел Толстой от железнодорожной станции, как бродят и бродят русские люди по дорогам. Куда ведущим?
Известно куда - у всех у нас один пункт назначения.
Что-то знал Аввакум, писавший: «Протопопица <…> на меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя смерти!»
Мария Дегтерева
