В 1917 году у пришедших к власти большевиков наряду с основными лозунгами «Вся власть Советам!» и «Долой войну!» был ещё один, о котором впоследствии постарались забыть. Он звучал так: «Освободим женщин от семейного рабства». Ну в смысле… сделаем их свободными для свободной любви.
Дворец любви коммунаров
Заседание революционного суда в московских Хамовниках в июне 1918 года наделало много шума. На скамье подсудимых оказался владелец лавки Мартын Хватов, провинившийся отнюдь не на ниве торговли, а как создатель Дворца любви коммунаров.
Не только коммерсант, но и авантюрист по натуре, он после революции 1917 года сочинил, распечатал и расклеил по Москве «Декрет об обобществлении российских девиц и женщин», изданный якобы Московской организацией анархистов. К слову, в то время анархисты являлись союзниками большевиков и входили во властные структуры. Сама идея декрета, состоявшего из 19 пунктов, сводилась к ликвидации несправедливости: — не должно быть такого, что лучшие представительницы прекрасного пола в собственности буржуазии, а трудовой народ довольствуется оставшимися. Мера вводится радикальная: с 1 мая 1918 года все женщины в возрасте от 17 до 32 лет изымаются из частного владения и объявляются общей собственностью.
Конечно же, Хватов не забыл и о финансовой составляющей. На содержание «общей собственности» каждый трудящийся должен отчислять 10 процентов заработка, а нетрудовые элементы — 100 рублей ежемесячно. Эти деньги должны выплачиваться национализированным женщинам и их детям.
От слов ловкий лавочник перешёл к делу, в доставшемся ему по наследству доме в Сокольниках основал Дворец любви коммунаров.
В первой комнате проживали десять женщин, во второй — десять мужчин, а в третьей располагалась двуспальная кровать для плотских утех. Они предоставлялись не бесплатно: с каждого охотника Хватов брал 100 рублей. Деньги он беззастенчиво присваивал, а дворец содержал на взносы коммунаров.
Просуществовало учреждение нового типа недолго: возмущение обывателей докатилось до власть имущих, и в клубе завода «Серп и молот» состоялся суд. Хватову грозило 5 лет тюрьмы, но в ходе заседания с яркой речью выступила Александра Коллонтай — народный комиссар государственного призрения в советском правительстве и сторонница новой морали. Суд под натиском убедительного министра пошёл на попятную: обвиняемого оправдали. Однако с него взыскали средства, которые он успел собрать с любителей романтических встреч, а также реквизировали сам дом. Правда, лучше бы лавочник отправился в тюрьму: на следующий день его застрелили анархисты в собственной лавке. Самопальный декрет изрядно подмочил их репутацию — ничего подобного о свободной любви они не издавали.
Лондонское задание
Зато большевики задолго до октября 1917 года озаботились новым теоретическим фундаментом взаимоотношений полов после победы революции. Впервые об этом заговорили в Лондоне в апреле 1905 года на III съезде Российской социал-демократической рабочей партии. Задачу поставили перед 26-летним Львом Троцким: сделать идею свободной любви привлекательной для масс. К тому времени он уже расстался со своей первой женой Александрой Соколовской, от которой имел двух детей, и сошёлся с Натальей Седовой. Словом, кое-какой опыт по этой части имел.
Позиции Троцкого и Владимира Ленина в тот период были схожи: оба считали, что семья — понятие буржуазное, пролетариату нужна свобода нравов, а все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты.
Подключили и представительницу прекрасного пола — Инессу Арманд, которая в 1912 году написала брошюру «О женском вопросе», где также ратовала за свободу от брака. К слову, она тоже успела дважды побывать замужем и к 29 годам имела пятерых детей.
Свой опус «Любовь и новая мораль» написала и вышеупомянутая Александра Коллонтай, где резко выступила против пут легального брака. Ей приписывают и нашумевшую фразу: «Заняться сексом — всё равно что выпить стакан воды». На самом деле она принадлежит герою одного из коротких рассказов Коллонтай. Однако сама теория «стакана воды» тогда была очень популярна.
Впрочем, в предреволюционный период на многочисленных митингах звучал куда более умеренный призыв, который должен был привлечь представительниц прекрасного пола на сторону большевиков: «Освободить женщин от семейного рабства!» Плюс право голоса, равную с мужчинами зарплату, возможность самой решать, какую фамилию брать после вступления в брак. Но после октября 1917 года начались перегибы на местах: любители «клубнички» вытащили и подправили некогда звучавшие идеи в нужном для себя ключе. Причём это уже была не самодеятельность а-ля Хватов, а вполне официальные решения.
Женщины — достояние народа
В Саратове губернский Совет в марте 1918 года издал декрет «Об отмене частного владения женщинами» — этакая следующая ступень национализации после заводов, банков и помещичьей земли. Согласно документу, все женщины от 17 до 32 лет объявлялись достоянием народа (за исключением имевших пятерых и более детей) и поступали в общее пользование. Правда, декрет пришлось срочно отменить, так как разъярённая толпа собралась перед зданием биржи, где размещался Совет, и потребовала выдать им автора опуса.
Аналогичным путём пошли в Совете во Владимире, где женщин 18-32 лет объявили госсобственностью. Газета «Владимирские вести» дала разъяснения на сей счёт: «Всякая девица, достигшая 18 лет и не вышедшая замуж, обязана под страхом наказания зарегистрироваться в бюро свободной любви. Зарегистрированной предоставляется право выбора мужчин в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители-супруги…».
В Екатеринодаре (ныне Краснодар) Придумали неординарное поощрение для особо отличившихся красноармейцев. Им вручали мандат, позволявший обзавестись неким подобием гарема: «Предъявителю сего мандата предоставляется право по собственному уразумению социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц в возрасте от 16 до 20 лет». Сколько девушек удалось социализировать, история умалчивает…
«Мы против секса!»
О подобных перегибах активно писала западная пресса, публикуя материалы под шокирующими заголовками: «Узаконенная проституция», «Обобществление женщин по-большевистски», «Россия на задворках цивилизации — табу на создание семьи» и т.п. Даже Владимиру Ленину, который в сентябре 1920 года имел беседу с английским писателем Гербертом Уэллсом, пришлось оправдываться и разъяснять, что к хватовскому декрету новая власть не причастна — всё это выдумки контрреволюции.
Действительно, большевики довольно быстро сделали правильные выводы, и перегибы со свободной любовью ушли в небытиё. Более того, советская пропагандистская машина начиная с 1930-х годов заработала в противоположном направлении. К примеру, пресса гневно клеймила слесаря с Трёхгорной мануфактуры, который ухаживал одновременно за двумя девушками. Оргвывод: парня исключили из комсомола.
Десятилетия активного воспитания в духе советской семьи не пропали даром, подтверждением тому стала вошедшая в историю фраза: «В СССР секса нет, мы категорически против этого».
