Сергей Жестков: «Я приду в Заксобрание на своих ногах»
— Прежде всего — сейчас, спустя пять недель после покушения, как вы себя чувствуете?
— В глобальном плане — очень плохо. Я понимаю свое состояние и свои перспективы в плане здоровья, о которых врачи мне честно рассказали. В лучшем случае я останусь инвалидом, и даже спустя годы реабилитации и лечения буду ходить как циркуль, переваливаясь с одной ноги на другую. Если, конечно, это будут мои ноги... В худшем случае — ампутация ног. Но я стараюсь об этом не думать, мой настрой — бороться, вопреки всему, восстанавливаться, возвращаться к активной жизни.
Первые недели три, честно говоря, я пребывал в ужасном состоянии. Да и боли были такие, что порой я даже думал, как бы закончить весь этот кошмар разом, просто, в один момент. Ну, вы понимаете...
(после паузы) С детства я думал, что лучше умереть, чем стать инвалидом. Даже когда по телевидению показывали людей с ограниченными возможностями, я переключал канал. А теперь судьба сыграла со мной такую шутку... Я ведь кандидат в мастера спорта по дзюдо, и всю свою жизнь был крепким, здоровым мужиком, и привык чувствовать себя таким. И когда любая проблема вставала передо мной — я думал, что нет чего-то нерешаемого, надо просто подумать и решить. А здесь все выше моих сил и возможностей. Моя жизнь, ее качество, изменились радикально. Надо всё переосмысливать.
[[nid:1992]]
— Вы часто вспоминали момент покушения?
— Конечно. Много раз, каждую секунду в голове прокручивал. Пока мне непонятно только одно — кто и за что меня так...
(после паузы) Наверное, физически я избежать этого не мог — меня расстреливали в упор, сзади. Я в хорошем настроении спускался из офиса по лестнице. До выборов была неделя, прокручивал в голове планы, график был «забит» по минутам — встречи с избирателями, чиновниками, главами территорий, поселений... Искал глазами машину со своим водителем-охранником. Он обычно парковался прямо рядом с офисом, но в этот раз почему-то отъехал на несколько десятков метров и прибежал последним (впрочем, это уже дело следствия)...
Раздался хлопок, как у петарды. Я почувствовал, что нога у меня немеет, и что-то теплое потекло вниз. Ищу глазами стрелка, поворачиваюсь назад и вижу — парень где-то 1,75 — 1,80 ростом, в черной маске (открыты только глаза), черная ветровка, джинсы и обрез...
— На вас раньше оружие наставляли?
— Нет, никогда.
— Это страшно?
— Да я не думал об этом. Мне потом мой компаньон рассказывал, что на видеозаписи с камеры наружного наблюдения было видно, что я не попытался убежать, спрятаться за угол дома, а наоборот, уже, по сути, на одной ноге, но двинулся навстречу. Стрелок был-то от меня в метрах двух-трех, и, видимо, я рассчитывал дотянуться до него, врезать. Он стрельнул второй раз и побежал...
Я не терял сознание ни на секунду. Возможно, был сконцентрирован, хотя боль была жуткая. Позвонил помощнице, прокричал, чтобы записывала номер машины, вызвала полицию, скорую. Надеялся, что по горячим следам поймают... На улицу выбежали сотрудники офиса. Скорая приехала не сразу.
Я успел попросить передать жене — она со своей мамой отдыхала в этот день в Сочи. И запретил что-то рассказывать своей маме. Дело в том, что я ведь у нее остался один из троих детей — родная сестра у меня умерла, а брат погиб в 19 лет, плюс мама в этом году похоронила моего отца и свою маму — мою бабушку...
— Вам стреляли в ноги. Как вы думаете, вас намеревались убить, или просто покалечить?
— Сложно сказать. Били из обреза, картечью, с пары метров. Мне уже потом врачи объяснили, что я, наверное, везунчик — дробинки прошли по касательной, едва задев бедренную артерию. Если бы они ее порвали (а это вопрос миллиметра) — меня бы даже до больницы не довезли — я бы скончался от кровопотери... Так что сами думайте — хотели меня убить или «просто» искалечить.
Вообще, я очень хочу поблагодарить всех врачей, которые мной занимаются. Они делают не просто все, что могут, а, наверное, даже больше. Прежде всего — Дмитрия Николаевича Кривохижина, Максима Валерьевича Бобко, Михаила Юрьевича Коростелёва и всех их коллег, весь медицинский персонал. Они сделали всё, чтобы я остался жив, и пытаются сохранить мне ноги, не считаясь со своим личным и рабочим временем.
Уже потом, после первых дней, с помощью Коростелёва подключились специалисты из Института хирургии имени Вишневского, Научного центра имени Илизарова из Кургана. Словом, все лучшие силы...
— Вы рассматривали варианты лечения за границей?
— Да, конечно. Связались, благо есть возможности, с ведущими клиниками в Германии, специализирующимися на подобного рода проблемах, отправляли туда все документы, снимки, подробности. Там готовы взяться, принять меня, но говорят, что в моем случае они начнут с ампутации — у них есть четкая схема, при каких показаниях какие действия, и с больным это не обсуждается... Меня это не устраивает — я буду бороться за свои ноги, и хочу ходить на них, пусть на это уйдут годы...
Наверное, дело в том, что в той же Германии блестяще развита индустрия протезирования. И врачам, возможно, проще провести ампутацию и поставить человеку протез, который будет настолько хорош, что впоследствии будет практически незаметен для тех, кто не в курсе. У нас же индустрия протезирования, по большому счету, в заднице, и, возможно, наши доктора, понимая это, настроены спасать людям руки и ноги даже в самых безнадежных случаях. И это им удается.
(после паузы) Знаете, я, конечно, тут насмотрелся, лежа в реанимации. У нашей медицины огромные, системные проблемы, это все знают. Я понимаю, что я — небедный человек, и могу обеспечить себе все лучшее, что необходимо для лечения. Но таких не так уж много... Людей наших жалко... Я даже не знаю, что сказать. По большому счету, все держится на наших врачах и медперсонале, их энтузиазме, преданности своей профессии и ее ценностям, идеалам. Я восхищаюсь ими.
— По вашим данным, как идет расследование покушения?
— Мне тяжело судить об этом — наверное, я не обладаю всей полнотой информации. Могу сказать лишь, что было за прошедший месяц.
На первый-второй-третий день меня, еще в полукоматозном состоянии, с разрешения врачей несколько раз опросили, на мой взгляд — достаточно формально. После этого спустя достаточно большой промежуток времени — недели две назад — появился следователь и оперативник. Говорят, что «взялись за меня».
— По «горячим следам», видимо, поймать не получилось?
— Мне кажется, что «по горячим следам» этим никто особо и не занимался. А в итоге следователя, который приезжал, я видел всего один раз... Оперативник же, довольно толковый парень, который со мной подробно беседовал и которому я много рассказал, в том числе свои версии, в итоге как-то неловко пояснил, что что-то случилось где-то в области, и их всем отделом перебросили на помощь туда, и после этого тоже как-то пропал из виду. Я слышал, что вызывали пару человек на беседы...
Повторюсь, я, возможно просто не обладаю всей информацией, но у меня ни единого дня не было ощущения, что мной, покушением на меня кто-то действительно всерьез занимался.
[[nid:2045]]
— Но в ваш офис приходили с обыском сотрудники полиции.
— Это меня очень удивило. Особенно если учесть, что это было на следующий день после покушения, и, по сути, вместо расследования полиция занялась моим офисом, причем на основании какого-то постановления в отношении моего компаньона. Кстати, на тот момент помещение проходило процедуру перевода в статус нежилого, и формально все еще числилось моим жилищем.
И еще вот что. Та информация, что якобы кто-то кого-то не пускал в офис — это неправда. Есть же видеозаписи, на них все видно. И дверь открыли, и выразили готовность предоставить все документы, которые необходимы, и предоставили документы, и вежливы были...
Словом, у меня есть определенные вопросы к тому, чем занимается полиция. Впрочем, это уже скорее дело моих адвокатов — задавать эти вопросы тем, кому нужно.
[[nid:2147]]
— А вы сами, ваши помощники, адвокаты, компаньоны, партнеры, друзья — вы ведете своё, параллельное расследование?
— (после раздумья, сухо) Да, конечно.
— Версий много?
— Основная — одна. Кстати, удалось выяснить, что в день покушения за мной следили, на той самой машине, на которой скрылись. То есть преступление готовили, и достаточно тщательно...
(после паузы) Я, в общем-то, человек неконфликтный. Мой бизнес весьма прозрачен, понятен. За последние несколько лет не было никаких серьезных ссор, конфликтов. У меня нет долгов, ни копейки, и мне тоже никто ничего не должен. И уже примерно год, как только я принял решение пойти в политику, по большому счету бизнесом, его оперативным управлением, напрямую не занимаюсь — мы с компаньоном приняли решение нанять управляющего, оставшись собственниками и носителями, скорее, стратегических планов, задумок. И потом — бизнес и политика — вещи все-таки разные, и каждая требует полной отдачи. Заниматься одновременно и тем, и тем — и трудно, и наверное, не совсем правильно.
По сути, я ведь последний год жил в свое удовольствие. Денег у меня хватало, занимался тем, что мне было интересно, ни в чем особо себе не отказывал.
— Политическую версию покушения рассматривали? У вас ведь была сложная кампания по выборам в районные депутаты (Жестков в тот раз снялся с выборов — прим. редакции)...
— Да, тогда было, так сказать, довольно жесткое по меркам кампании противостояние (улыбается). Но тогда ведь я шел самовыдвиженцем, и в одномандатном округе. Сейчас же, на выборах в Заксобрание, я сам был кандидатом от «Единой России», и к тому же шел по спискам, а не как одномандатник. Это существенная разница — прямых конкурентов у меня не было. Единственное, если бы меня все-таки убили, то надо смотреть, кто бы шел по партийным спискам после меня. Но знаете, давайте без фамилий. И потом — я ведь стал депутатом Законодательного собрания.
— А удостоверение получили?
— Нет. Сказали, что надо по регламенту получить лично. А я пока прикован к койке.
— И что — никто не пришел и не вручил?
— Нет. Видимо, не положено. Ничего, я надеюсь, что здоровье все-таки позволит мне самому, на своих ногах... Сделаю это, как только смогу, сразу же.
Я очень серьезно настроен на депутатскую работу. Внимательно смотрю, изучаю те документы, которые мне присылают по электронной почте. Это очень интересно, захватывает меня. Хочу во всем разобраться, в механизмах работы парламента, принятия тех или иных законов.
Уже нанял двух помощников, они прошли соответствующее обучение. Ищу еще одного, который будет основным, координировать мою деятельность как депутата, пока я привязан к кровати. Я хочу быть хорошим депутатом, самым лучшим, образцовым. Это очень важно.
— Как вы сейчас проводите время?
— Вообще, у меня довольно жесткий график. В любом случае, к полуночи засыпаю. Другое дело, что пока мое состояние таково, что каждая ночь проходит по-разному — часто из-за болей не удается выспаться. Днем — процедуры, лечение, общение с врачами.
Жена приходит каждый день, раза два в неделю — мама, посещают друзья. Но вообще я ограничил эти визиты. Извинился и попросил не приходить. Знаете, основная масса же приходит посочувствовать, сожалеть, а хуже этого нет ничего. К тому же есть и медицинские ограничения — сейчас мой организм ослаблен настолько, что любая случайно занесенная инфекция может привести к самым печальным последствиям. Моя же задача — смотреть вперед, идти, ползти, выкарабкиваться из той ситуации, в которой я оказался. Несмотря ни на что.
— Люди, которые пережили покушения на свою жизнь, довольно часто после этого сильно меняются психологически. Иногда — озлобляются на всех, становятся мстительны...
— Возможно, мне это еще предстоит. Но на сегодня у меня точно не появилось никакой злости, злобы к кому-то. Я остался собой. Единственное, чего очень хочу — чтобы тех, кто покушался на мою жизнь, нашли, и они ответили по всей строгости закона. Но — только по закону, иного мне не надо. Нет человека, который был бы заинтересован больше меня в раскрытии этого преступления. И я готов в любой момент общаться с правоохранительными органами столько, сколько надо, рассказать им все, что я знаю, о чем думаю, все версии и предположения, все мелочи. Надо лишь только, чтобы этим делом кто-то действительно занялся...
Что же до остального... Повторюсь, я понимаю, что процессы лечения и реабилитации займут годы, и нет 100-процентных гарантий результата. Но буду бороться из всех сил, и верю, что все получится. У меня есть серьезные стимулы — работа, которая мне интересна, мама, любимая и любящая меня жена, мои дети, которым я нужен как никто. Я не могу подвести их.