С разрешения издательства "Нестор-История" публикую фрагмент из книги: Завьялов В.З. Осознание. Воспоминания участника исторических событий ХХ века. — СПб. : Нестор-История, 2020. - 276 с.
Купить книгу: https://nestorbook.ru/uCat/item/1471Из предисловия: "Наш дед Василий Захарович Завьялов (1901–1970) оставил нам, своим потомкам, драгоценные записи о своей жизни. Детство в Архангельской губернии, участие подростком в партизанском отряде в Первую мировую войну, красноармейцем в Гражданскую войну, короткая мирная жизнь без войны и работа в Новгороде и снова война — Финская. К сожалению, на этом записи прервались, тетради с воспоминаниями об участии в Великой Отечественной войне утерялись, хотя мы знаем, что он был достойным защитником отечества (прошел всю войну от первого и до последнего дня). Был сдержан и суров, вспоминать и рассказывать не любил. Для нас далекая история вдруг ожила и заговорила живым простым языком одного из непосредственных рядовых ее участников.
Лариса и Григорий Прудинские"
Глава 9. Великий НовгородМоя ТанюшаВ это время штаб дивизии находился в Новгороде. Шла демобилизация старшего возраста. Наш полк занимал в городе выборгские казармы. Занятиями не особо загружали, и мы несли в основном службу по охране складов и других объектов. Время проводили весело. В клубах и в доме культуры шли танцы с нашим духовым оркестром и проводились разные игры. В летнем саду всегда было полно молодежи — девушек и нашего брата. В Новгороде я связал свою судьбу со своей Танюшей на всю жизнь. Вскоре я был демобилизован и остался в городе с женой у ее сестры в доме № 8 по Советской улице. Скромная наша свадьба состоялась 23 декабря 1923 года. Присутствовали на ней несколько моих товарищей и Танина родня.
Начиналась для нас новая трудовая жизнь в Новгороде. Семья, в которую я вошел, состояла из семи человек. Иван Павлович, отец семейства, служил на железной дороге осмотрщиком вагонов. Был он тихого нрава, безобидный и работящий человек. Супруга же его, Ирина Андреевна, была крутая характером, вспыльчивая и очень религиозная. Детей держала строго, и нередко им попадало под горячую руку за провинности. Несмотря на свою религиозность, все же не смогла привить в полной мере свои убеждения, как детям, так и мужу. Иван Павлович был коммунистом, сын Николай и дочь Мария были комсомольцами, а сын Павел и младшая дочь Рая — пионерами.
Под нажимом семьи Ирине пришлось убрать большой иконостас из угла в другую комнату и ограничиться одной иконой. Что касается Тани, то она с двух лет осталась сиротой и воспитывалась у старшей сестры Ириши, как ее все звали. Их мать умерла от укуса змеи, а отец после этого долго не прожил. Таня была за няньку и прислугу, когда же подросла, ее устроили на работу, чтобы помогать большой семье. Время было трудное, заработок небольшой, магазины почти пусты, мануфактуру выдавали по ордерам. В такой семье жить нам с Таней в тесных двух комнатах было тяжело. Мы стали хлопотать о жилье и получили комнату на Лучинской улице. Комната была небольшая, всего девять метров, но мы были рады своему углу. Вещей у нас никаких не было. Ириша из приданого, которое приобретала Таня для себя, ничего не дала, кроме одеяла и матраца. Все оставила у себя для своих дочерей, на что мы махнули рукой и стали вить свое гнездо заново.
Борьба со списанием зернаПо рекомендации горкома я поступил в земельное управление уполномоченным по распределению ссуды и семян среди населения в Любанском районе. Они прибывали из России по железной дороге. За первый месяц работать привык, все шло нормально. Прибывающие председатели волостей были довольны, что я не задерживал и быстро отпускал зерно из вагонов. За месяц пришлось составить только один коммерческий акт на недостачу трехсот килограммов ржи. Утечка ржи произошла через щели плохого вагона, что обнаружили после взвешивания вагона на весах. Акт должен был подписываться весовщиком, мной и начальником железнодорожной станции и являлся оправдательным документом. Когда я пришел на подпись к начальнику станции, он спросил:
— Почему так мало списываешь? Здесь можно было бы списать значительно больше. Плохо работаешь, товарищ Завьялов! — добавил он.
— Почему я должен списывать больше, товарищ начальник?
— Ладно, вот приедет Румянцев — объяснит! — рассердился он.
Так я ничего и не понял.
Румянцев Виктор Петрович работал в Чудове старшим уполномоченным, и я был ему подотчетен. Я знал его раньше немного, так как он жил в Новгороде через дом от меня. Во время работы я был у него несколько раз с документами в Чудове, и мне он казался разбитным парнем, знающим свое дело. После подписания акта и разговора с начальником дня через два прибыли три вагона пшеницы. Я отпустил зерно. После работы ко мне подошел железнодорожный весовщик. Разговорились, и я спросил:
— Прохор Васильевич, начальник станции почему-то недоволен мной? Кажется, работаю честно, разгрузку вагонов не задерживаю, ума не приложу, в чем дело?
— А что тут понимать-то. До тебя тут с каждого вагона списывали чуть ли не полтонны, а ты за месяц списал только триста килограммов, да и то что было потеряно в дороге! Вот приедет Румянцев, вставит тебе мозги-то!
— Прохор Васильевич, зачем же списывать то, чего нет!
— А ну тебя! — и пошел от меня прочь.
Я хотя и догадывался, что излишки списания шли на сторону, но никак не мог этому верить. Это же преступление, думал я.
Румянцев приехал дней через пять. Я был у себя на квартире, составлял отчет.
— Здорово, вояка! Ну, как живешь? Вижу, что плохо. Чем будешь угощать?
Я поздоровался:
— Что касается угощения, сейчас сварганю чайку.
— Эх ты — чайку. А покрепче?
— Да я не пью, Виктор Петрович, да и достать не знаю где выпивки.
— Ладно, собирайся, идем в чайную.
На втором этаже чайной зашли в номер. Комнатка метров восемь, оклеенная обоями, вероятно, несколько лет назад, имела непривлекательный вид. Стол, два стула и койка.
— Здесь я всегда останавливаюсь, — говорит Румянцев.
Через несколько минут пришел официант.
— Федя, две бутылки самогона, соответственно закуски. Знаешь что, и еще… — он наклонился к нему и прошептал что-то на ухо.
— Все будет исполнено! — крикнул официант уже из дверей.
— Ну, давай, Васька, выкладывай все начистоту, как у тебя дела? Что-то начальник станции обижается на тебя.
Я рассказал ему все о своей работе.
— А что касается начальника станции, то я не знаю, чем он недоволен мной.
— А ты не догадываешься чем? Да, ходить тебе, Васька, видно, с твоим характером в рваных сапогах.
Сапоги действительно требовали у меня ремонта. Закурили.
— Я считал тебя догадливым, Васька. Да и когда ты поехал в Любань, я тебе намекал, но ты, вероятно, ничего не понял. Дело в том, что на нашу зарплату много не проживешь. Тебе, например, кроме сапог, нужен еще и костюм, да и жене тоже. У меня есть договоренность с начальником станции и весовщиком — при взвешивании вагона указывать меньший груз, чем есть на самом деле, но в пределах полутонны, и составлять коммерческий акт. Лишнее зерно идет по рыночной цене на сторону, о чем должен позаботиться ты и поделиться с ними. Ясно?
— Да чего яснее, чтобы не понять, но ведь это преступление, за это в трибунал нужно отдавать.
— Ну и в трибунал! Тебе, прибывшему из армии, может показаться черт знает что. На самом деле в гражданке, друг, без этого никто не живет, особенно в это тяжелое время. Так-то,
друг.
Разговор наш прервал Федя. Принес самогон, две селедки, яичницу и жареную картошку со свининой.
— А это, — обратился он к Виктору, — будет.
Налил самогонки две стопки нам и выбежал опять вниз.
— Давай, Васька, выпьем за дружбу и дальнейшую нашу работу!
Пить я отказался.
— Ну, черт с тобой, хоть чокнемся! Да глотни сколько можешь! — рассердился он.
С отвращением я глотнул этой вонючей самогонки и принялся за картошку.
Виктор крепко уже хватил, когда пришла молодая дивчина, вероятно не первый раз видевшая его.
— Варька, дьявол, почему долго копаешься, заставляешь ждать!
— Не ругайся, Витенька, лучше угости скорей, — и подсела к столу на койку.
Через полчаса она была тоже пьяна и лежала на койке. Я собрался уходить, но Виктор зыкнул на меня, чтобы я сидел. Все же я спустился вниз в чайную. Никого уже в ней не было. Сидел один заведующий:
— Ну, как безобразничают! Вот всегда так, когда приезжает. Я собрался уходить домой, вздремнуть часок перед работой, как вдруг открылась дверь и с шумом вылетела Варька. С плачем, ругаясь с Виктором, стала спускаться на нетвердых ногах по лестнице. Вслед за ней показался Виктор.
— А, Васька, ты здесь, пойдем на станцию!
Заведующий открыл нам дверь, и мы вышли на улицу. По деревянным тротуарам я пошел вперед, Варька с Виктором шли сзади и ругались. Вдруг я услышал визг Варьки. Оглянулся назад и увидел, как Виктор стоял над бочкой с водой под водостоком с крыши и смеялся, а в бочке вниз головой висела Варька и болтала ногами. Я подбежал и вытащил захлебывающуюся Варьку, положил вниз животом, надавил на ребра. К счастью, все произошло быстро и она не захлебнулась окончательно. Выругал матом Виктора и ушел от них домой на квартиру. Румянцев выехал в Чудово.
Работу я продолжал так же, как и раньше. Начальник станции стал ставить мне всякие рогатки: то вагоны с зерном поставит куда-нибудь в тупик, куда не подать подводы, то тормозит подпись актов и т. д., пришлось ругаться, настаивать, даже обратиться к председателю горсовета. Когда я пригрозил, он смирился, и дело опять пошло нормально. Прошло три месяца. Жить одному надоело. Таня приезжала раз в месяц, и я решил удрать, тем более что работа подходила к концу. Оставалось получить еще несколько вагонов из Сибири. Сообщил Румянцеву, что выезжаю в Новгород, отчет беру с собой. В апреле выехал из Любани. Прибывающие вагоны должен был распределить Румянцев, который заканчивал свою работу раньше меня.
Работа столяром. Семейная жизньВ Новгороде после сдачи отчета в земельном отделе исполкома передал заведующему заявление об увольнении.
— Что, не сработался с Румянцевым? — спросил он.
— Да то, что он требует, я не желаю делать, лучше мне уйти.
— Я знаю, ты честный парень. К Румянцеву будут приняты меры. Мы знаем о нем все. Ладно, держать я тебя не буду, сейчас напишу характеристику, а ты пока иди получи зарплату, потом зайдешь за документами. Когда я получил документы, он сказал:
— Вот что, товарищ Завьялов, я тут узнал кое-чего насчет работы. Есть место в кожевенный магазин и в сельскохозяйственный продавцом. Как ты смотришь насчет торговли?
— Боюсь, что из меня не выйдет торговца.
— А какая у тебя специальность-то?
— Да до войны работал с отцом плотником. Немного столярничаю.
— Вот и хорошо. Сейчас позвоню на постройку железной дороги Петроград — Орел, узнаю. Ты подожди.
Через несколько минут написал мне сопроводительную с адресом, и мы расстались. В этот же день я оформился столяром на станции в девятой дистанции управления постройки дороги и на следующий день явился на работу к восьми часам. Табельщик Вася Милев поставил меня к пожилому столяру дяде Грише, который принял меня как-то грубовато. Я все еще ходил в военном, и он сказал:
— Ну что, солдат, надоело воевать, захотел поработать?
— Да, Григорий Павлович, отслужился, шесть лет отстукал. Надо поработать, да вот работать еще не умею.
— Ну, ничего, научишься, было бы желание.
Так мы с ним вдвоем в небольшой мастерской, вернее, в бараке стали работать. Иногда крепко мне доставалось от его накачек и разных наставлений. Сначала, в первое время, давал он мне больше заготовку материалов, распиловку вдоль досок, что я особенно не любил. Порой за день так вымахаешь руки лучковой пилой, что после работы еще долго дрожат руки. Строжку рубанком и фуговку я как раз любил. Понемногу привык к работе, и дело пошло лучше. Дядя Гриша, несмотря на свою грубоватость, был прекрасный человек и хороший мастер. В первый же месяц он дал мне четвертый разряд. Заработок был значительно больше, чем уполномоченному. Мы с Таней были рады, а особенно тому, что я был каждый день в своей уютной комнатке.
В свободное время стали посещать кинематограф и театр. Жизнь понемногу налаживалась. Свою военную одежду я сменил на штатскую. Купили мне хороший костюм, Тане пальто. В общем, оделись так, что не стыдно было ходить и в театр, где выступали ленинградские артисты, а во время антракта в фойе танцевали. Через год (в 1924 году) семья наша увеличилась. 7 ноября родилась дочь Тамара. Потребовался большой расход. Пришлось взять в няньки родственницу Тани, чтобы и Таня могла работать. А мне пришлось работать сверхурочно. Работы было много, и мне всегда предоставлял ее мастер Якшин — хороший отзывчивый человек. Что только не приходилось делать: малярничал, красил вагоны, платформы, цистерны, ездил на паровозе кочегаром — шуровал дрова в топку, шабрил подшипники, нарезал болты и гайки на станке. Не считался со временем и не отказывался ни от какой работы. Уставал чертовски, но придешь домой, поужинаешь, часок отдохнешь — и нет усталости.
Заработок мой возрос, иногда доходил до двухсот рублей. Сверхурочные хотя и были запрещены и разрешались только профсоюзом, но мне, как демобилизованному, после разговора с председателем постройкома товарищем Недовесковым разрешали работать.
Приобщение к устоям коллектива. Дочки — мое утешение Незаметно прошел год. С дядей Гришей мы сработались, и дело шло хорошо. Только он частенько брюзжал на меня, что я не пью водку. Каждый день в обед он посылал меня в магазин за четвертинкой. Наливая себе, наливал и мне стопку:
— Бери пей, баба! Какой ты столяр, если не пьешь?
— Дядя Гриша, да поверь мне, не принимает желудок, — оправдывался я.
— А ты пей, как я. Видишь? — И выливал стопку в рот, не глотая. — Ты прижми маленький язычок к нему и лей, а не плюйся!
Пытаясь выпить, я глотал несколько раз, и сразу же водка вылетала у меня изо рта. Единственный раз как-то получилось, видимо язычок попал в надлежащее положение, я вылил всю стопку в рот и не ощутил даже вкуса водки. Удивился и сам.
— Ну вот видишь, как хорошо!
Но после этого никогда больше мне не удавалось так вылить, как я ни старался. В конце концов водку дядя Гриша научил меня пить, хотя и сквозь зубы, и желудок не стал больше выбрасывать. Пришел как-то с получки под хмельком. Таня удивилась моему развязному состоянию:
— Ты начал пить?
— Да не бойся, много не пропью, а от компании как-то отставать не хочется.
Побрюзжала — пришлось смириться. С тех пор и пошло так, что в каждую получку заходил с товарищами в пивнушку и являлся домой навеселе. В таких случаях особенно мне доставалось от Ириши, сестры Тани, которая как назло в день получки была всегда у нас, видимо по договоренности. Отношения с Иришей были у меня натянутые. Мне не нравилось, что она совала нос во все наши мелочи жизни.
Крупная ссора произошла, когда она хотела во что бы то ни стало крестить мою дочь в церкви, чего я не позволил. Возможно, с тех пор она и сердилась. Дочь росла, ей уже было около полутора лет. Она смешно топала своими маленькими ножками по комнате, переваливаясь с боку на бок, и неплохо говорила. Я очень любил этого маленького человечка, называющего меня папой. В 1926 году 6 января родилась у нас вторая дочь Нина. Мы также оба работали, дома была няня. В положенные часы Таня приходила кормить малышку. Нина к году тоже встала на свои маленькие ножки и уже отнимала игрушки у сестренки не без плача. Смешно было смотреть на них. Сидя в уголке над игрушками, что-то бубнят друг другу, но бывало, не поделят что-либо — обе заплачут. Тут уж не зевай, утешай! Днем няня, девочка лет пятнадцати, которой тоже хочется погулять, часто оставляла их дома спящими. Однажды они проснулись до ее прихода. Маленькая вскарабкалась на стул, со стула на подоконник и упала через окно на улицу, к счастью не так высоко в траву, сильно поцарапалась.
А старшую вскоре во время прогулки укусила собака, которую няня не смогла отогнать. После этого случая девочки долго боялись собак и при виде их поднимали невообразимый вой. Прошло три года нашей жизни после моей демобилизации из армии. Мы пооперились, приоделись хорошо. Комната теперь представляла жилой вид. Я сделал платяной шкаф, комод, этажерку, стало еще теснее. В это время как раз освободилась квартира из двух комнат на Советской улице, рядом с Иришей. После небольших хлопот мы въехали в нее. Здесь было очень хорошо. Квартира на втором этаже с двумя комнатами, прихожей и кухней, в центре города, недалеко от нашей работы. Были рады до бесконечности.
<...>
Командировка на строительство школыКурсы десятников мы закончили успешно по всем дисциплинам и получили благодарность от управления треста. Кругозор наш значительно расширился, и работать стало намного легче. Оклад мне увеличили до 120 рублей. За выполнение плана часто премировали. Только бы жить да жить в городе с семьей. После реконструкции электростанции меня направили в командировку в Лычковский район, километров за сто, на постройку средней школы. Отговоры не помогли. Пришлось ехать. Работу надо было начинать на чистом поле. Материал и рабочую силу изыскивали на месте. Вот тут-то и пригодилась мне подготовка на курсах по организации строительных работ. Местные власти шли мне навстречу, потому что сами были заинтересованы. Дали мне лес, камень, песок и право вербовки рабочих по району.
В течение месяца я развернул работу полным ходом: сложил фундаменты и начал возводить стены. Второй месяц пошел на установку ферм и кровлю. Из Новгорода нужно было получить кирпич и другие материалы, но так как райисполком оплату счетов и процентовок сделать не смог, трест предложил работу законсервировать, что я и сделал. Рабочих, поскольку они все были из местных, распустил домой. Исполком, узнав об этом, вызвал меня на заседание с отчетом и вынес решение работы продолжать. Я заявил, что решение незаконно, так как нет материалов и исполкомом не оплачены счета в сумме пяти тысяч и трех тысяч по процентовкам. Для продолжения работы требовалось погасить задолженность. Только через два месяца исполком оплатил счета и покрыл задолженность. За это время я побывал дома в отпуске и вновь приступил к работе по отделке школы и постройке надворных пристроек.
Борьба за правду при раскулачиванииВ это время в районе происходила коллективизация и борьба с кулачеством. На квартире я жил у председателя сельсовета товарища Постникова и был всегда в курсе событий в районе. Часто даже бывал и на заседаниях, за год работы в сельсовете меня считали за своего. Однажды Постников сообщил мне, что из работавших у меня рабочих несколько человек подлежат раскулачиванию. Действительно, на следующий день они не вышли на работу. Вечером перед собранием я стал убеждать Плотникова, что Сидоров и Кожевников не являются кулаками, но Плотников только сказал, что это решит общее собрание, а мы, мол, сделаем только наметку. Первым обсуждался крестьянин и хороший рабочий Сидоров. Член сельсовета товарищ Никулин предложил раскулачить его, потому что он имеет двух лошадей, пять коров, поросенка, мелкий скот и много ульев. Выступило еще несколько человек за раскулачивание. Я задал вопрос:
— Имел ли он батраков или какую-либо наемную силу и сколько у него из семьи трудоспособных?
Оказалось, что никаких работников он за все время не нанимал. Все время обрабатывал свой надел своими силами, своей семьей, состоящей из двух сыновей, причем один недавно пришел из армии, и двух взрослых дочерей. Тогда я выступил и сказал, что прежде, чем раскулачивать, нужно понять, что такое кулак. Ленин по этому поводу говорит, что кулак есть тот, кто пользуется или пользовался наемным трудом, имея у себя в хозяйстве подсобных рабочих. Вы сами же признали, что Сидоров никогда не пользовался наемным трудом, а все нажил своей семьей, значит, он не кулак, а зажиточный середняк, а с середняками Ленин учит дружить.
— А он в колхоз нейдет!
— Ну, если он сейчас в колхоз не идет, видимо, подумает. А когда вы с ним по-хорошему поговорите, он поймет и зайдет в колхоз.
— Правильно, правильно! Не раскулачивать! — послышались голоса.
Выступивший председатель поддержал меня. Сидоров не был раскулачен. Оказалось, что из пяти обсуждаемых человек только двоих постановили раскулачить. Это бывший лавочник, имевший наемную силу, и крепкий мужик с сыном-махновцем, держащий двух батраков. На следующий день рано утром на работу явились Сидоров с Кожевниковым и стали благодарить за мое разъяснение мужикам, и они остались, как говорят, целы.
— Для меня, товарищи, будет лучшая благодарность поскорей закончить отделочные работы и сдать школу, а то мне здесь одному без семьи поднадоело.
— А ты вези семью сюда. Пусть погостят у нас в деревне, дети хоть молока попьют вдоволь, — просят они.
Я пообещал в случае приезда обязательно зайти к ним.
Семейное счастье. Строительная работа в НовгородеРаботы затянулись — кроме школы, в конторе из Новгорода предложили построить в Лычкове склад для зерна. В 1931 году в отпуск приехала Таня с дочурками. Люди относились к нам, как к родным, и гостеприимство их не забыть до сих пор. В начале 1932 года все работы закончил и сдал на «отлично» комиссии. От райисполкома получил благодарность, а от своей конторы за экономию месячный оклад. Теперь всей семьей были дома в Новгороде. Дочурки подросли и стали ходить в школу. Материальное положение улучшилось. Получили хорошую трехкомнатную квартиру в центре города, где все было рядом: Дом культуры, театр, кино, клуб и даже стадион. Дали работу на постройку двухэтажной бани, четырехэтажной школы на 880 человек, здания военкомата и ряд ремонтных работ по зданиям города.
После организации работ и выполнения первого цикла работать стало легче. Вечерами я занялся составлением смет и разных перепланировок, особенно в торговых учреждениях, которым требовался капитальный ремонт. За составление проектно-сметных работ в то время платили 1,5 %, и я хорошо зарабатывал сверх оклада. С легкого заработка опять потянуло в рестораны с товарищами, где засиживался до полуночи. Тане не понравилось. Крепко поругались.
— Уж лучше бы ты пил дома, чем ходить по ресторанам!
— Но я же не пью один!
— Тогда пригласи кого-нибудь, по крайней мере, будешь у меня на глазах.
Поразмыслив, решил, что она права. Тем более что в ресторанах было много любителей выпить за чужой счет, а иногда были и скандалы, которые я не любил. Товарищи нашлись — свояк Павлуха и племянник Николай, жены которых были рады, чтобы они не блудили по городу. Часто заходили и сослуживцы — главный инженер Иван Иванович, Ленков, Корытов и другие. В выходной день брали моторную или простую лодку и со своими семьями, с продовольствием выезжали в скит — Юрьев монастырь. Там собирались все любители природы и проводили время на берегу озера Ильмень в сосновом бору. Вечерами с песнями возвращались по Волхову домой. Таким образом, следуя советам Тани, я стал проводить время с большой пользой для всех. Так продолжалось до 1939 года.
Курсы повышения квалификации. Исполнение обязанностей начальника участкаВ 1939 году нас с Корытовым направили в Ленинградский строительный институт по повышению квалификации прорабов. Сокращенная программа крепко нам доставалась, особенно расчеты и разные формулы, которые иногда требовали знаний высшей математики. Поскольку почти весь состав курсов таких знаний не имел, преподаватели-профессоры ограничились обучением нас только применению готовых таблиц. Все же мы программу осилили и экзамен сдали на «хорошо», за что от треста получили благодарность с занесением в личное дело. В этом же приказе по тресту я временно назначался за начальника Новгородского участка инженера товарища Иванова на время его отпуска. Положение участка в этот период было тяжелое. Начальник участка забрал 15 % договорной стоимости работ заказчиков и работы не выполнил. Участок имел дефицит в 280 тысяч рублей, покрыть который в течение месяца не представлялось возможным. Я принять участок отказался. Управляющий трестом вызвал меня в Ленинград, настоял на принятии и обнадежил, что трест поможет.
Прошло полтора месяца, часть задолженности я погасил и ждал начальника участка из отпуска со дня на день. И вдруг узнаю из приказа по тресту: Иванов назначен на Мурманский участок. Позвонил управляющему, который попросил меня приехать для личных переговоров. Я спросил, почему до сих пор не привезли начальника участка в Новгород.
— А зачем? — говорит он. — Раз вы там работаете, так и продолжайте работать.
Ссылки на неопытность не помогли. Пришлось уехать ни с чем. Надо сказать, эта работа меня не прельщала, потому что я лишался побочной работы по составлению смет, а оклад начальника в 450 рублей меня не устраивал. Положение участка выправилось. Задолженность ликвидировали, счет в госбанке опять был открыт, но я все время по телефону надоедал управляющему. От него только одно слышал:
— Работай, работай, в случае чего поможем.
Однажды встретил губвоенкома Новикова, у которого строил два здания и столовую. Разговорились, и я, шутя, сказал ему, чтобы он вызвал меня на сбор.
— Что другое, а это можно. Кстати, в августе предполагается сбор на переподготовку младшего командного состава. Желаешь, так вызову и тебя, — проговорил он.
— Вызывай, но только ненадолго.
— Как всегда, на три месяца с содержанием ста процентов зарплаты. Так договорились.
— Да, — подтвердил я и подумал, что теперь-то Александрову придется дать мне смену.
Вскоре получил повестку, известил в тресте. Александров просил освободить меня от сбора, но военком отказал. Я сдал дела Корытову и явился в военкомат. Не раз затем пожалел я об этом разговоре с военкомом, который повлек за собой не особенно приятные для меня последствия.
Обычный военный учебный сбор с необычным завершением— Ну что, Завьялов, ты доволен, что я сдержал слово? Только сбор будет в Пскове, но это уже не так далеко и ненадолго, — встретил меня военком.
Отказываться не будешь. Расчет я получил с выходным двухнедельным заработком. Нужно было ехать. На следующий день, захватив маленький чемоданчик, распростившись с дочурками и Таней, выехал в Псков. В Пскове отвели нам большое двухэтажное здание для классов, но расположили во дворе в палатках. Собрались около двухсот человек, в основном молодые от двадцати до двадцати пяти лет, нас, стариков сорокалетних, было человек около пятидесяти. Началась учеба по штыковой телеграфно-телефонной связи, вновь применяемой в армии. Часто выходили в поле за город на практические занятия. Дисциплину ввели жесткую. Первый месяц даже не отпускали поодиночке в город. Только организованным порядком ходили в кино и театр. Не очень нам это понравилось, стали роптать, жаловаться начальнику.
Потом нам разрешили отпуска по увольнительным. Сильно преследовали участников сбора, замеченных в чуть нетрезвом виде, читали морали и отправляли в наряды вне очереди. Сбор был как все сборы в армии. Нам к нему привыкать было не надо, так как большинство служило в армии. Кормили хорошо. Занятия шли успешно. Командный состав был наполовину из запасных, хороший, так что по сравнению с производством мы действительно отдыхали. Псков мне был знаком еще со времен гражданской войны. Я знал там каждый уголок, и мы часами бродили с товарищами в свободное время, осматривали достопримечательности. Подходил срок окончания сбора, и мы начинали готовиться к отъезду домой, закупали разные безделушки детишкам. Вдруг ночью в конце октября получаем приказ погрузиться со всем имуществом в эшелон на станции. Быстро погрузились. Повезли. Куда — никто не знает.
Только в пути, когда получили боевое оружие и огнеприпасы на руки, узнали, что на нас напала Финляндия и мы едем на фронт.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — проговорил наш комвзвода Баженов.
Приуныли все. Но делать нечего, воевать так воевать. Нам, старикам, было не впервой.
— Ничего, ребята, финнов мы огреем скоро так, что они больше не сунутся, — говорит политрук.
— Финны-то для нас ничего, как бы не сунулись немцы, — сказал я.
— Ну, это ты брось, Завьялов. Немцы наши союзники, у нас с ними договор.
— Все равно я им не верю, договор договором, а камень держат за пазухой, — утверждал я.
По поводу этих реплик мне пришлось выслушать хорошую нотацию от одного старшего командира. Он предупредил, чтобы я не распространялся так насчет немцев среди товарищей. ЧЧВидимо, политрук сообщил ему о разговоре.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
