Живая община. Как волонтеры восстанавливают храм в старинном удмуртском селе

Сельский классицизм

 — Теперь еще раз посмотрите, стало ли лучше, только не по линиям, а по колышкам, — натягивает бечевку Пётр.

— Смотрим. — Староста Анастасия Татаркина отходит за солею (так называется возвышенная часть храма перед алтарем) и всматривается между стенами.

— Стало хуже или лучше? — переспрашивает Пётр.

— Лучше стало! — в один голос кричат Анастасия, Владимир и Михаил.

Волонтер объединения «Под куполом небес» Пётр Иевлев, студент Михаил Широбоков, житель села Нылга Владимир Пушкин, староста прихода Анастасия Татаркина ищут место для престола — четырехугольного стола для совершения евхаристии в алтаре. Четверть часа рисуют разметку так, чтобы престол был виден симметрично, когда во время службы священник будет открывать Царские врата — главные врата иконостаса.

Решили рисовать новую ось, как выразился Владимир, «не по математике, а по душе». Волонтеры сделали точные замеры и выяснили, что алтарь несимметричный, потому что при его строительстве пользовались не метрической системой, а традиционной — локтями, пядями, аршинами.

Село Нылга в Удмуртии большое — на 2,5 тыс. жителей. Известно оно с начала XVIII века — тогда это была деревня на 10 дворов Нылга-Жикья, через 100 лет стала волостным центром Сарапульского уезда Вятской губернии. Вокруг центральной площади села располагались торговые ряды, во время ярмарок их арендовали столичные купцы. На деньги торговцев, собранные на еженедельных ярмарках, и на пожертвования местных прихожан в 1822 году в Нылге построили храм Рождества Христова в стиле провинциального классицизма. Возвели четверик с полуглавиями, перекрыли купольной кровлей с главкой, поставили трапезную и трехъярусную колокольню. Все это хорошо видно на старой фотографии, которая висит тут же, на стене, в прозрачном файле.

По словам Петра, для этих мест такой стиль нехарактерен. Большинство храмов, особенно в сторону центра бывшей Вятской губернии, — это так называемое вятское барокко. В этом районе Удмуртии никаких образцов классицизма либо нет, либо не сохранилось.

— Но об этом лучше знает краснокнижный зверь Данило. — Пётр набирает номер.

Он пытается дозвониться до историка архитектуры Данилы Ральникова. С ним волонтеры консультируются, чтобы, по их словам, «не наделать косяков».

— С Данилом имеем принципиальное расхождение, — говорит Пётр. — Он хочет восстанавливать только как было, используя те же материалы. Дай ему волю — будет использовать кованые гвозди. Моя политика другая. Как местные жители это видят, так и надо делать. Единственное, не разрушать больше того, что было разрушено.

Среди волонтеров мало профессиональных строителей. Женщины подвозят к бетономешалкам песок в тачках, наполняют раствором огромный чан. Мужчины кладут кирпич, восстанавливая солею с амвоном и клиросами (амвон — площадка перед иконостасом, с которой читают Священное Писание, клиросы расположены по сторонам от амвона, на них находятся певчие).

Волонтеры проекта «Под куполом небес» с местными прихожанами знакомы с 2014 года. Первый раз приезжали, чтобы помочь построить водосвятную часовню в соседней деревне Уне. Потом вместе строили звонницу рядом с нынешним молитвенным домом. Такие экспедиции волонтеры называют трудническими. Трудники — добровольцы в монастырях.

Чаще всего волонтеры занимаются консервацией здания, оберегая от разрушения: перекрывают дыры в крыше, закрывают полиэтиленовой пленкой оконные проемы. Где-то, как в Нылге, делают черновые работы, предшествующие реставрации.

К волонтерству приходят из интереса к истории и архитектуре церкви, как в случае с Мишей. Михаил Широбоков учится на географа в Казанском федеральном университете, родом из удмуртского села Якшур-Бодья. Поездка в Нылгу — это его первая трудническая экспедиция. Хотя началом добровольчества считает духовные занятия в воскресной школе, которые вел Пётр Иевлев. Уроки для него были полезными, но Миша оговаривается, что «слепо не верит», ему кажется «сомнительным и странным» поведение иерархов, не отвечающее христианской аскезе: «Как так, человек меня учит одному, а живет по-другому. Я считаю, надо жить по совести».

Пётр все же дозванивается до историка архитектуры. По словам Данилы Ральникова, стилистическая целостность и качество архитектуры храма хорошее. Храмов «кораблем», когда все его части (храм, трапезная и колокольня) расположены в одну линию, в республике не так много, и все они различаются решением фасада.

Авторство проекта приписывают Семёну Дудину, он проектировал собор Александра Невского в Ижевске. Сложилось мнение, говорит Данил, что если классицизм, то обязательно Дудин, но в Вятской губернии в стиле русского классицизма работали и другие архитекторы, тоже окончившие Академию художеств. Зодчими могут быть коллежский асессор Андрей Шестаков, Николай Андреевский или Иван Денисович Дюссар де Невиль. Достоверно назвать автора можно только по чертежу или упоминанию об оплате за проект. По нылгинскому храму таких документов пока не нашли.

При расчистке алтаря местные жители обнаружили фрагменты опочного пола (это природный камень, известняк, твердеющий на воздухе после добычи). На плитах был нанесен рисунок, имитирующий метлахскую плитку. По словам Данилы, это говорит о проходившем на рубеже XIX–XX веков «поновлении интерьера согласно последним „трендам“ того времени».

Обломки плиты сложили вне здания. Видео об этом опубликовали в группе в соцсетях, посвященной восстановлению храма. Историк переживает, что без руководства или консультаций со стороны специалистов можно окончательно уничтожить то, что еще способно передать дух старины.

Данил Ральников — находка для волонтеров. У него три высших образования: художественное, инженерное и историческое, связанное с объектами культурного наследия. Эксперту проще найти изначальные проекты в исторических документах и объяснить волонтерам, как нужно делать. Часто волонтеры видят здание впервые, а Данилу «уже довелось по нему полазить или обмеры сделать и провести фотофиксацию».

— Данил нас ругает, что мы что-то там по-варварски сделали? — переспрашивает староста Анастасия.

— Он почему-то вообразил, что у вас пол в алтаре был целый, а вы его сломали, — объяснил Пётр. — Я так понимаю, что там все разобрали еще до того, как начали делать клуб. Я надеялся, что там будет гораздо большая степень сохранности.

В советское время на месте колокольни администрация села возвела двухэтажную пристройку — Дом культуры. На месте трапезной разместили зрительный зал, вместо солеи и амвона — сцену.

— Бабушки вспоминают, — говорит Анастасия, — когда приходили в кино, смотрели на потолок, потому что там были ангелы.

— Часто встречал такие моменты, что жители говорят «было, было». Производишь пробное зондирование, а на самом деле не было, — спешит поправить Пётр. — Это народные легенды, к сожалению.

Подвесной потолок нылгинцы вскрыли, за ним виден кусок лепнины, сохранившийся свод, но без росписи.

Наследница деда Матвея

Анастасия Татаркина — коренная жительница, свой дом с мужем поставили на месте родового. Рассказывает, как во время войны ее прадед Матвей погнал на станцию лошадей по призыву «Все для фронта, все для победы» — а лошади идти в вагон без него отказались. Так Матвей с ними на фронт и уехал.

Пока прадед на фронте лошадей сопровождал, его жена осталась с полным амбаром зерна: сказать боялась — посчитают врагом народа, но люди вокруг «голодуют». Тогда она зерно мелко-мелко перетирала, добавляла в похлебку и кормила нуждающихся односельчан. Прадед вернулся контуженым, но недолго был вместе с семьей: его снова забрали на фронт, там он погиб. А девушка Анна, которая тогда провожала Матвея с лошадьми на станцию, вышла замуж за его сына и для Анастасии стала бабушкой Анной.

Прабабушки и бабушки в роду Анастасии были верующими, а сама она воцерковилась пять лет назад. В сентябре прошлого года ее назначили председателем приходского совета. «Так Господь сподобил, что я не только прихожанка в церкви, которую и не воспринимала, но и староста. Промысел Божий», — говорит Анастасия.

В середине июля она приняла от администрации района ключи от здания. Говорит, было страшно впервые открывать двери: «Что теперь с этим делать?» Но на призыв о помощи нылгинцы откликнулись охотно, на первых субботниках было до 30 волонтеров. Потом Анастасия нашла в соцсети Петра Иевлева, списалась, и он согласился помогать.

 — Нылга — велико ли село? Но вот они тут взялись и сколько лет боролись-боролись за этот храм. Просто все зависит от людей. Есть люди — будет жизнь, нет людей — не будет жизни, — говорит Пётр.

Возвращение

Постановление ЦИК УАССР о закрытии Христорождественского храма датировано 16 июля 1938 года, за закрытие якобы проголосовали верующие. Нылгинцы пересказывают, что власти прибили к зданию грязную веревку — будто трещина — и признали его аварийным. А после закрытия переделали в «звуковое кино».

Один из учредителей прихода, Вениамин Леонтьев, вспоминает, как молодым играл в клубе на саксофоне:

— Наш руководитель ансамбля очень не любил здесь выступать. Он все время говорил, что это храм. И мы больше ездили по деревням.

В 2008 году нылгинские активисты, соучредители прихода (до декабря 2021 года) Вениамин Леонтьев и Семён Семёнов, обратились в администрацию с просьбой передать здание приходу. Два года собирали документы. Потребовали с активистов даже разрешения заведующих клубами всего района. Но вместо того, чтобы передать здание церкви, администрация Увинского района оформила его в муниципальную собственность под предлогом того, что клубу некуда было переезжать. Новое здание клуба планировали построить в 2014 году, даже включили в перечень объектов капитального строительства, но денег все время не хватало.

Часть нылгинцев предполагает, что районная администрация затягивала передачу храма из-за давней негласной конкуренции между Увой и Нылгой. Вениамин даже бойкотирует молочные продукты, произведенные в районном центре. Староста прихода возражает, что нет никакого противостояния увинцев и нылгинцев, и к бойкоту не призывает, потому что сельхозпредприятия «могут стать спонсорами». После шестилетнего ожидания нылгинцы подали иск на администрацию района, но судебные процессы проиграли.

Помощь пришла неожиданно от министра сельского хозяйства Удмуртии Ольги Абрамовой. Проект общественно-досугового центра включили в программу по комплексному развитию сельских территорий, выделили 150 млн руб. и в 2021 году начали строить. В новое здание переедут клуб, администрация, полиция и библиотека. Увинцы тоже получили деньги на капитальный ремонт Первомайского клуба.

14 марта на центральной площади Нылги митрополит Ижевский и Удмуртский Викторин и глава администрации Увинского района Владимир Головин подписали договор о передаче приходу исторического здания. Приходу храм передали летом. Проекта реставрации пока нет, но, вероятно, и не будет: дорого. Староста Анастасия говорит, что проект оценили в 2 млн руб.

— Я таки извиняюсь, у нас сегодня будет что-то похожее на обед? — спрашивает Пётр старосту.

— Да-да-да, там готовят.

Обед приготовили в доме приходского священника Василия (Постникова). 

Отец Василий нравится нылгинцам: занимается спортом — бегает, катается на велосипеде, с подростками играет в футбол и волейбол. Служит отец Василий в молитвенном доме, одноэтажном деревянном здании бывшего сельсовета. Теперь это церковь Богоявления Господня. Молитвенный дом всего в 100 м от восстанавливаемого Христорождественского храма, на углу улицы Гагарина и Базарного переулка. Между службами священник забегает на стройку. Отец Василий сменил здесь двух священников, отца Иоанна и отца Андрея (Бушкова).

А вот отношения с Вениамином Леонтьевым у него не задались: тот после разбирательства с прежним настоятелем отцом Андреем по поводу финансовой отчетности с приходом больше не дружит — на службы не ходит, в приходской жизни не участвует. Все церковные дела сейчас решают настоятель и староста.

Антиквар Пётр

Пётр Иевлев — страстный антиквар, не местный, уроженец Прилузья — района в Республике Коми. В селе Объячево он провел детство под присмотром родителей-врачей. Уже по молодости узнал, что объячевский погост известен с XVII века, восстановил свою родословную до 16-го колена — до деда Евсевия, современника Ивана Грозного. Узнал, что храм Успения Пресвятой Богородицы в селе Лойма в том же районе построили его предки. Это была одна из первых церквей, которую семья Петра пыталась сохранить.

Учился Пётр в Сыктывкарском госуниверситете на микробиолога. В Удмуртии оказался 10 лет назад: нашел там работу не по профессии в химической лаборатории, анализирует токсичные вещества.

Женат, старшей дочери семь лет, мальчикам — четыре и год. Летние каникулы семья проводит в просторном по северным меркам доме в Прилузье с усадьбой больше 1 га. Петра удивляет, как удмурты со своими большими семьями размещались в домах в три окна, где половину дома занимает печь.

Большая часть вещей и коллекция артефактов так и хранятся в Прилузье, в Удмуртию все это Пётр перевозить не стал: мечтает вернуться на историческую родину, он даже по местной традиции забронировал для себя место на кладбище, где похоронены его предки, — поставил крест без имени, чтобы никто «не подселился». На Севере, говорит Пётр, многие делают такие кенотафы (надгробные памятники без останков) для живых еще родителей, бабушек и дедушек. Облагораживают, цветы приносят. И погост — это единственное место, что обносят оградой. В Удмуртии он не может привыкнуть к воротам и заборам. Тесно.

Пётр заметил, что кругозор местного населения распространяется буквально до двух соседних сел: как правило, знают соседнее село и в общих чертах село, которое по ту сторону от соседей. И это для людей — граница внешнего мира. Поехать в церковь отдаленного района для них сложно. Поэтому и в дальних труднических экспедициях, жалуется Пётр, не так много людей принимает участие.

Зато вокруг волонтеров постоянно ходят копатели и собиратели артефактов.

— Поэтому я не люблю, когда журналисты спрашивают о находках, — говорит Пётр. — Это привлекает мародеров. Почти все старинные храмы изувечены не вандалами атеистической эпохи, а вандалами современными, которые воображают найти клады и любую непонятную структуру принимают за какой-нибудь тайник и начинают его разворачивать. В результате сплошь и рядом встречаются развороченные технологические ниши, которые были нужны для строительства. Мы если и находим, то не клады — это случайные находки, какие-то забытые или потерянные вещи.

По словам Петра, если раньше всех интересовало золото, писаные иконы, медные царские самовары, то теперь выгребают прялки, ухваты, кочерги, тележные колеса и печные дверцы, кованые гвозди, закладное железо, решетки, ставни и засовы: «Тащат-тащат, а деревня-то не бесконечная».

На вопрос, не черный ли копатель сам Пётр, он отвечает: «Я серенький». Потому что, говорит, ничем не торгует, а свои коллекции даже выставлял на родине в краеведческом музее.

***

К концу года в Христорождественском храме нылгинцы вставили окна, оштукатурили стены, запустили отопление. Вениамин Леонтьев в храме тоже работает, приход от его помощи не отказывается. Отец Василий зовет его на службы, но тот пока воздерживается. По словам священника, Вениамин не хочет своим присутствием смущать других прихожан.

— Ну ты же приходишь к Богу, а не к людям, — не понимает отец Василий. Он считает, что нельзя друг на друга зло держать, надо уметь прощать. — Пока еще есть противоречия между ними, но они работают вместе, и, возможно, это объединит прихожан, все сгладится. Восстановление храма — Божье дело. Мое дело — молиться за людей, чтобы Господь вразумил, открыл очи.

Пётр говорит, что обиды — признак того, что община живая, но у нылгинцев появилась общая задача, вокруг которой можно сплотиться:

— Даже у апостолов были нестроения, что уж до нас... Старые обиды трудно изжить, но я всегда поминаю слова Екклесиаста: «Род приходит, и род проходит, а земля пребывает вовек».